"Павел Андреевич Мисько. Красное небо " - читать интересную книгу автора

класса, в котором искали книги. На повороте - кабинет физики и химии...
Мы понесли дрова еще дальше. Но тут почти сразу за поворотом коридор
был перегорожен серыми, неоструганными досками. Возле двери-дыры
прохаживался немец с автоматом. "Вэк!" - сразу крикнул он нам, к той дыре и
близко не подпустил. Но я успел заметить - за перегородкой, возле стен,
стояло в пирамидах черт знает сколько оружия...
Мы бросили дрова у первой попавшейся печки и вышли.
- А Таня и в солдатскую столовую заходит, где зал, и в офицерскую - где
учительская была... - сказал с завистью Петрусек. - Даже за перегородку
бегает!..
Я не понимал, зачем каждый день торчит возле школы Степа. За эти дни
можно было несколько раз пересчитать оружие, даже издали заглядывая в дыру.
Пришли строем немцы из клуба - на обед. Им долго о чем-то, поставив по
стойке смирно, говорил другой офицер - его называли гауптманом.
Пока я глазел на солдат, Петрусек куда-то исчез. Мне не хотелось одному
идти домой...
И вдруг на крыльцо выбежал Петрусь. Глаза у него были вытаращенные, рот
искривлен. Шатаясь, сошел по ступенькам, шагнул к Степе и упал лицом в
снег...
Я бросился к нему. Выбежала пз школы с ведром и Таня, оттолкнула в
сторону меня и Степу, стала возле него на колени и начала тереть хлопцу
виски и лоб снегом.
Петрусь очнулся, раскрыл глаза. Мы приподняли его. Из уха по щеке текла
струйка крови... Он смотрел на нас бессмысленно...
- Я видела... Петя к перегородке подошел, смотрит на пулемет... А
часовой подкрался сзади и ка-ак ахнет кулаком в ухо!.. - говорила Таня и
вытирала ему наволочкой кровь на щеке. Голос ее срывался на горячечный, с
присвистом шепот.
- Форт! - вдруг рявкнул над нами, появившись на крыльце, часовой и
указал автоматом от школы.
У меня гудело в голове, я тоже был оглушен как Петрусь, бессильная
ненависть сжимала мне грудь.
Мы со Степой подняли Петруся под руки. И в это время зашагали мимо нас
в столовую, загрохали сапогами по крыльцу немцы. Некоторые хохотали над
нами, а мы шли вдоль этого, казавшегося нам бесконечным, строя, и жеребячее
ржание стегало нас, как кнутом...
Таня тогда, кажется, еще осталась возле школы...
Это был последний день 1941 года.
В полдень я снова пошел к клубу. Немцы срубили последние елочки - на
украшение зала. Несколько деревцев отправили в школу.
В клубе намечался новогодний бал. Карл Шпайтель и староста ходили из
дома в дом - собирали столы и стулья.
Таня - конечно же! - была с ними. Она слюнила химический карандаш и
старательно, русскими и немецкими буквами, надписывала снизу на стульях и
столах фамилии их владельцев. Староста от имени немцев обещал все вернуть
хозяевам. Но люди понимали, что все это делается для отвода глаз. Сняв
голову, по волосам не плачут... И даже помогали выносить мебель, грузить на
сани.
Забрали стол и у нас. Таня расхаживала по комнате, словно кроме нее и
Шпайтеля никого в хате и не было.