"Габриэла Мистраль. Избранная проза" - читать интересную книгу автора

Америки. Сердце учащенно стучит возле королевского ложа: здесь безжалостная
болезнь - рак - терзала, грызла коронованного человека, и он собственными
глазами видел, как изо дня в день, точно вода в цистерне, - убывает его
плоть. Ему дали ужасное прозвище - "Полуденный Дьявол", с той обычной
неточностью, какая присуща ненависти, изначально готовой к скороспелым
дефинициям.
Человек, которого прозвали "Полуденным Дьяволом", был медленным и
редкостно терпеливым. Он презирал в себе распутника и мучился угрызениями
совести. Он жег на кострах еретиков, твердо уверовав, что огонь
высвобождает их души из-под власти разума, в который впивается занозой
страшное заблуждение. Будучи человеком мрачным, он исключил из своего
повседневного чтения Книги Притчей с их жизнеутверждающим христианством. И
миллионы часов, прожитые без единого промелька радости, отравили ему кровь.
Каменная громада выпускает меня наконец на волю... Я вхожу в миртовый
сад, о котором все знают по очерку Асорина, достоверному, как
прикосновение. Мои спутники идут впереди, а я, вглядываясь в кастильскую
ширь, замедляю шаг. Этим тусклым утром ее зелень принимает лиловатый
оттенок мертвой плоти, как на полотнах Мантеньи...
Вдруг откуда-то возникает старая монахиня, - нет, это не тайное мне
явление! - она направляется ко мне, задевая своим одеянием из грубой ветви
подстриженного кустарника.
И вот - я не заметила как - мы уже идем вместе. Я поглядываю на нее:
полноватая, никаких следов аскетической жизни, улыбка во весь большой рот,
зубы - ровные, один к одному, выраженные черты лица, почти круглого...
- Если дозволишь, дочь моя, - говорит, - я покажу тебе мою Кастилию,
чтобы ты поняла все, как надо. Кастилия - крепкое вино, оно не всякому по
силам. Тут нужна привычка. Ты сюда явилась из Америки, где чувства еще не
отшлифованы, еще "толстокожи", и тебе одной не разобраться в столь
изощренной, тонкой натуре Кастилии. Ведь я не с чужих слов знаю твоих
людей: кровь моих любимых братьев оросила земли чилийской долины.
Она смотрит на меня большими глазами и я узнаю ее, узнаю по этой
прирожденной естественности и по тону - он такой же, как в ее бесстрашных
письмах к Филиппу II.
- Значит, ты и есть, - говорю я, - "Быстроногая Ходунья"! Испанцы все
еще называют тебя - "Мать-Основательница", а начетчики - "Одержимой Любовью
ко Христу".
- Да, - говорит, - я здесь, на этой земле, столько монастырей
основала, что и не упомнить. Могу, знаешь, довести тебя до самых границ
Португалии, не спрашивая дорогу. Теперь-то для путников карты изготовлены,
а я исходила всю мою Кастилию пешком. Ее живая карта у меня под ногами.
Много чего я за жизнь основала, и поди-ка, не утомилась. А ты, женщина
Чили, еще никаких основ не заложила, а устать - вон как устала!
- Ты права, мать Тереса.
- И знаешь почему? Ты тоже замыслила стать основательницей, а сама все
подлаживалась к людям, волю свою усмиряла. Это - труд безрадостный, в нем
нет дыхания и не угоден он ни Богу, ни Дьяволу. Я творила все так, как
начертал Бог в моем сердце... Помнишь, я еще девочкой удрала из дома вместе
со своим братиком? Вздумала уйти к иноверцам, к людям Ислама, чтобы они нам
головы отрубили за нашу христианскую веру, а мы сразу - в святые мученики.
Каково! Нас, конечно, догнали и силой вернули домой. Наш подвиг чуть было