"Николай Семенович Мисюк. Ночной вызов (Повесть) " - читать интересную книгу автора

деятельность, и, если не делать искусственного дыхания, вскоре наступает
смерть. Правда, вначале - это смерть клиническая: состояние до поры до
времени обратимое, когда человека подчас еще можно вернуть к жизни.
Низкое давление спинномозговой жидкости свидетельствовало, что именно
смещение и сдавление мозгового ствола было причиной остановки дыхания и
прекращения сердечной деятельности больной.
У Пескишева вдруг возникло желание как-то вытолкнуть продолговатый мозг
из большого затылочного отверстия, чтобы ничто не сдавливало его. Но как?
Попробовать ввести через иглу раствор поваренной соли? А сколько? Этого он
не знал, не знали и другие, так как никто ничего подобного еще не делал.
Терять было нечего, и Пескишев решил попробовать. Удастся - прекрасно,
не удастся... Ну, что ж, старый и незыблемый врачебный принцип - не
повреди! - будет соблюден, в этом он не сомневался. Ничто в мире уже не
могло повредить этой несчастной женщине. Просто грех было бы не
воспользоваться представившейся возможностью уточнить, какое количество
раствора ему удастся ввести, - иначе говоря, решить чисто научную задачу.
Если же при этом получится что-то существенное, тем лучше и для больной, и
для науки.
Попросив у Зоси шприц, профессор стал медленно вводить раствор в
просвет иглы. Раствор шел с трудом. Тем не менее постепенно ему удалось
ввести шестьдесят миллилитров. Чем большее количество раствора он вводил,
тем с большей силой приходилось нажимать на поршень шприца.
Восемьдесят миллилитров. Ну, что ж, видимо, это все. Продолжать вводить
раствор стало трудно, да и, очевидно, бессмысленно. Но Зося не знала этого,
она уже протянула очередной шприц.
- Последний, - сказал Федор Николаевич. - Больше не надо.
Он с силой нажал, и вдруг поршень словно провалился. Мгновенно выдернув
иглу, Пескишев отпрянул от больной, не сразу осознав, что произошло. А
женщина, неподвижно лежавшая на перевязочном столе, издала протяжный стон.
Судорога волной прошла по ее телу. Она вытянулась, затем стала медленно
приподниматься. Казалось, она хотела встать и не могла - не хватало сил. Ее
вытянутые руки словно молили о помощи, и Федор Николаевич невольно схватил
их. Мышцы были напряжены, широко раскрытые глаза устремлены на него. И хотя
это длилось всего несколько мгновений, Пескишеву они показались вечностью.
Особенно его поразили глаза больной: в них пробудилась жизнь, которая
казалась навсегда угасшей.
Стон еще звучал в большой пустой комнате, когда больная стала медленно
опускаться. Алым цветом загорелось лицо, запульсировали сонные артерии.
Упавшая простыня обнажила ее грудь, под которой виднелось биение сердца.
Пескишев снова осторожно взял женщину за руку. И хотя рука все еще была
холодная, под нежной белизной кожи отчетливо прощупывался пульс. Он был
ровным и четким.
Всхлипнула и заплакала за его спиной Зося. Федор Николаевич обернулся:
Зосю трясло мелкой дрожью, губы кривились и дергались, и она зажимала их
рукой. Она силилась что-то сказать и - не могла, пораженная случившимся.
Взгляд ее светился таким восторгом, что Пескишеву стало неловко.
- Вы что, замерзли? - грубовато спросил он. - Что это вас так
колотит...
- Н-н-нет, - невнятно пробормотала Зося. - Федор Николаевич, вы...
вы...