"Джулиан Митчелл. Подручный бакалейщика" - читать интересную книгу автора

наживал комиссионные на операциях с папенькиной талией, - а в канун
праздника, конечно, не время закрывать торговлю ради того только, чтобы
принять участие в общественной кампании (так он теперь называл этот марш).
А потом его вдруг осенила блестящая идея. Он прибежал запыхавшись и
рассказал мне - под страхом лучевой болезни, если я кому-нибудь
проговорюсь, - что нашел компромисс. Он закроет лавку только на полчаса,
пока демонстранты будут проходить мимо, и каждому подарит по пасхальному
яичку.
- Здорово придумано, а? - сказал он.
- Гарри, - сказал я, - да ведь их там, может, будет целая тысяча!
- Нет, не будет, - сказал он. - Второй день похода - от силы пятьсот
человек. А хоть бы и тысяча; что я, не могу раскошелиться на тысячу яиц?
Ну откуда мне было знать, на что он может или не может раскошелиться и
сколько народу будет в его драгоценном марше? Ему виднее, решил я; только
бы его старуху мать не хватил удар, когда она об этом услышит, а мне-то
что? В общем, я пожал плечами и сказал, что, по-моему, он совсем рехнулся,
но это - его дело, а не мое.
Но вот после этого все и пошло кувырком. В страстную пятницу Гарри
отправился в Олдермастон и маршировал потом весь день, чувствуя себя,
наверно, как Иисус Христос при восхождении на Голгофу, - шел плечом к
плечу со всеми этими студентами, которые, как потом было написано в
газетах, придавали демонстрации особый характер. И пока наш Гарри
шествовал в этой процессии, которая оказалась куда многолюднее, чем
ожидали, ему вдруг стало очень хорошо. Почудилось, должно быть, что он
вроде как в университете, и, забыв, что сам от всего этого отрекся, чтобы
стать честным бакалейщиком, он предался ликованию. После, вернее, в тот же
вечер он говорил мне, что за всю жизнь ничего подобного не испытывал.
- Это чудесно, просто чудесно! - кричал он, прыгая по всей комнате в
своих тяжелых походных башмаках. - Вы поймите, Дэвид, ведь нас тысячи!
Тысячи!
Раньше он никогда не называл меня по имени, и я ему этого не предлагал,
я предпочитаю, чтобы меня никак не называли. Моя бывшая жена звала меня
Дэв, и с тех пор я ненавижу это уменьшительное. Так что, во-первых, это
меня рассердило, а во-вторых, грязные следы от его башмаков на моем ковре.
- Ради бога, - сказал я, - сядь и сними башмаки. Я не хочу, чтобы моя
комната приобрела такой вид, как будто по ней прошла вся твоя дурацкая
процессия.
Но он ничего не слушал, только твердил, как все это чудесно.
- Дэвид, - начал он, - я хочу вам сказать...
- Не зови меня Дэвидом, - отрезал я, - и сними башмаки.
- А почему мне не звать вас Дэвидом? - сказал он. - Это же ваше имя?
Ах, если бы вы только знали, что это был за день! Я влюбился во весь мир.
Прямо сказка!
А я, надо заметить, когда слышу такое, всегда сейчас же преисполняюсь
сарказма и становлюсь страшным педантом и придирой и обычно говорю: "Во
весь мир? Именно весь? Да? Вы уверены? Но как же это может быть? Тут надо
сперва уточнить термины" - или еще что-нибудь в том же духе, специально
рассчитанное на то, чтобы взбесить противника. Но с Гарри другое дело,
Гарри был мой друг, и, кроме того, он явно был не в своем уме, и я не
знал, что ему сказать, и сказал только: "О господи!"