"Сергей Митрофанов. Падение "Столицы"" - читать интересную книгу автора

диссидентам - не так, мол, вели себя на допросах (хотя сам всегда был
пай-мальчиком), зачем-то обрушился на шестидесятников (хотя те были его
учителями) Егора Яковлева, Станислава Говорухина.

Евгений Евтушенко (у которого Мальгин ел, пил, спал) вышел в
"воспоминаниях" конформистом, и т.д., зачем-то напал на коллег - затеял
необъяснимую вражду с Виталием Третьяковым. А самым основным врагом
(хотя был депутатом Моссовета, но туда не ходил!) выбрал себе
представительную власть. Во всем этом было мало логики.

Да если бы еще кто возражал! На летучках мы прямо спрашивали Мальгина:
во что мы играем? кто наши друзья, кто наши враги? кто за нами стоит?
где новые пределы демократии? Скажи, чтоб мы только знали, как себя
вести, подчиняться, писать адекватно одному тебе известному курсу.

Однажды я решился на диверсию. В рубрике "Очень личное мнение"
("Столица" # 41, октябрь 1992 г.), защищая от новой демократической
номенклатуры и шестидесятников, и попранные идеалы (я наивно полагал,
что их нужно защищать), я написал туманный символический текст про НАС и
ИХ.

Мрачный мальчик с ускользающим взглядом вызвал к себе и сказал: "Я не
хочу в СВОЕМ журнале терпеть выпады против себя". Умница - он все понял
правильно.



Лирика

Раньше мои размышления о "Столице" были окрашены обидой на Андрея
Мальгина, но сегодня эти обиды перешиблены другими обидами, а
отвалившийся в никуда Мальгин кажется чище, умней, добрей, наверное,
потому, что он отвалился.

Так или иначе, редактор тарана должен быть гвоздем, но Мальгин гвоздем
не был, и ему глупо это ставить в вину. Сначала попробуйте сами стать
гвоздем.

Как-то Глеб Павловский сказал гениальную фразу: "Что ты от них хочешь? У
них профессия - пережевывать мозги граждан". Подставлять, быть
подставленным, гладиаторствовать резиновыми мечами на пружинящем батуте.
Если кто-то по недоразумению станет сеять доброе-вечное и
гладиаторствовать по-настоящему, он рискует встретить непонимание, а
вообще-то о таком типе написал Аверченко: "Он вышел на бой с открытым
забралом, и еще две недели его ноги торчали из придорожной канавы".

И сегодня я абсолютно спокоен относительно политических разночтений,
полярных нравственных оценок, взаимных обвинений в предательстве.
Чего-чего, а предать нечто аморфное и бесцельно вихляющееся, такое, как
наша write-среда, такое, как общество конца 90-х, невозможно. С другой