"Владимир Митыпов. Долина бессмертников" - читать интересную книгу автора

В минуты меланхолии, душевного упадка к Олегу стала являться навязчивая
мысль о собственной житейской неполноценности, о том, что поэзия - не дело
для мужчины в расцвете сил. Подтверждение тому он ухитрялся выискивать даже
в предыстории поэтического ремесла. Действительно, кто такие были рапсоды,
три тысячи лет назад заложившие под бренчанье лиры основы стихоплетства?
Люди, которые из-за физических своих недостатков не могли ковырять тяжелой
мотыгой каменистую землю или же, опоясавшись бронзовыми мечами, участвовать
в лихих набегах на соседей. Эти несчастные - слепые, как Гомер, хромые, как
Тиртей, - скитались из селения в селение, с пира на пир и торжественными
голосами воспевали чужие подвиги, славные проделки богов и героев. Гонорар в
ту эпоху отличался здоровой простотой - поэтов вознаграждали мерой зерна,
амфорой растительного масла, местом за праздничным столом... Минули века,
тысячелетия, канули в небытие герои, боги да и сама Древняя Греция, но
по-прежнему бродили по земле стихийные поэты - не имеющие своего угла,
одинокие, умудренные жизнью старцы, покалеченные в битвах воины, поневоле
сменившие ратные доспехи на нехитрые музыкальные инструменты - гусли,
бандуры и прочее. Яркий пример - украинские лирники, в большинстве своем
бывалые казаки, ослепшие от ран или ослепленные врагами. Они пели людям о
виденном и пережитом. Наследникам рапсодов платили, как и в древности,
скромным угощением, жалостливым сочувствием, толикой денег, местечком для
ночлега... Именно их считал Олег истинными, божьей милостью поэтами. И в
глубине души у него постепенно сложился образ истинного поэта, объединяющий
в себе черты Гомера, Тиртея, вещего старца Бояна из "Слова о полку Игореве"
и оборванного лирника. Ясное дело, реальный человек, соответствующий этому
умозрительному образу, вряд ли смог бы обрести деловую хватку, обширные
связи в полезных сферах, умение "доставать" и изыскивать "ходы" - словом,
никогда не сумел бы сделаться "нужным человеком". Все это невольно
заставляло ощущать некоторую неполноценность и свою, и своей профессии. Олег
с болезненной остротой вглядывался в окружающее и всюду находил
доказательства того, что лирические стихи его не более чем орнамент,
украшение, наносимое на некую поверхность, под которой, внутри, ворочаются
действительно вещественные и крепко связанные между собой рычаги, маховики и
шестеренки, - точно так же, как за декоративной полировкой шифоньера
скрываются ночные пижамы, лисьи воротники, брюки, заштопанные чулки и прочие
полезные вещи. Конечно, цветы радуют сердце, но биение-то его поддерживается
картошкой - вот какую штуку высмотрел Олег в зеркальной глубине полировки.
На Олега обрушился итог: лирик - хочет он того или не хочет - занимается тем
же достохвальным делом, что и лесковский тупейный художник: наводит
благообразие на грубую физиономию действительности "похожую на всех зверей
сразу".
Конечно, все эти умствования были не более как изобретением велосипеда,
и Олег это прекрасно понимал, но избавиться от некоторой подавленности все
равно никак не мог. И самое несуразное: сегодняшняя поездка вдруг показалась
ему вызванной именно этим ощущением. Дальше мысли стали путаться. Уже
засыпая, он вспомнил о словах Эльвиры и решил завтра же раздобыть котенка.
Утренние часы - с семи до одиннадцати - были отведены для работы. Но в
этот день все валилось из рук. Олег выкурил гору сигарет, расхаживал из угла
в угол, пил черный кофе, сидел за столом, тупо уставясь в недоконченную
рукопись поэмы, и даже попробовал сунуть голову под струю холодной воды.
Ничто не помогало. Промаявшись таким образом почти до обеда, он вдруг