"Владимир Митыпов. Геологическая поэма" - читать интересную книгу автораслово "кулачество". Но, занявшись своим "критическим краеведением", он
сообразил, что тут нечто иное, нечто более давнее и глубокое. Память подсказывала: тебе это знакомо... ты читал об этом... Но где, когда? Очевидно, в студенчестве, в университете... У Владимира Ильича? Но в каком из его трудов?.. При своей привычке додумывать все до конца Валентин не стал откладывать выяснение на потом, а сразу же помчался в районную библиотеку. И уже по дороге его осенило: "Развитие капитализма в России"- именно там надо смотреть! И точно, немного полистав плотненький коричневый том, он нашел ее, эту фразу, которая еще, кажется, на третьем курсе запала ему в голову: "Дело в том, что в Сибири... нет сложившейся частной собственности на землю. Зажиточный крестьянин не покупает и не арендует земли, а захватывает ее..." Захватный способ землепользования - вот он, четкий, емкий, предельно сжатый, как всегда у Ленина, ответ на его расплывчатые догадки и вопросы. Двигаться дальше было уже проще: захватный способ распространялся в Сибири не только на пахотные земли, но и вообще на любые угодья - сенокосные, рыбные, охотничьи, ягодные... Бесследно исчезнувшие из сельского хозяйства, захватные традиции все еще отсиживались, как кикиморы, в кержацких уголках тайги, и Валентину доводилось самолично слышать рассуждения, можно сказать, до умиления беззастенчивые: "На тоем хребту наш дедушка Бухтей еще сыздетства шишковал, потому хребет Бухтеевским зовется, стало быть, никто туды не моги соваться!" Вторжение нового - будь то автомобильная дорога, новый поселок, заповедник или заказник - потомки дедушки Бухтея встречали со скрытым или явным неодобрением Им хотелось бы продолжать и дальше жить по старинке, оставаясь наедине с беззащитной природой и верша свою расправу над ней без перенесенное на другое поприще старообрядческое стремление отсидеться в стороне от всего, блюсти в своей деревне, в своем углу темное варварство, древнюю изуверскую власть сильного над слабым, старшего над младшим, беспрепятственно давать выход "нашему крутому таежному ндраву", хранить в священной неприкосновенности свою кондовость, трухлявые гробы своего прошлого. Так это оценивал и понимал Валентин, но, оказывается, были люди, которые думали совсем иначе. Сибирь виделась им исключительной "матушкой", а ее пережитки - "духовной преемственностью", "нравственными заветами прошлого", "суровой и простой библейской значительностью", "вековыми устоями своеобычной сибирской сторонушки". Ну, относительно "библейской значительности" Валентин ничего возразить не мог, а вот насчет "почвенной мудрости" и "теплоты сострадания", якобы издавна лампадно теплящихся в старых деревнях, то тут у него было что сказать. "Комиссар повел их в конце великого поста в дремучий бор по течению реки Тарбагатай, позволил им самим выбрать место и обстроиться как угодно, дав им четыре года льготы от платежа подушных податей. Каково было удивление этого чиновника, когда посетил их через полтора года и увидел красиво выстроенную деревню, огороды и пашни в таком месте, где за два года был непроходимый лес..." Так начиналось обживание новых мест, и вместе с ростом зажиточности кое у кого росло высокомерное отношение к чужакам, к переселенцам более поздних времен Об этом тоже было сказано в "Развитии капитализма в России": "Весьма интересно наблюдать, что отношения зажиточного сибиряка к поселенцу... в |
|
|