"Владимир Митыпов. Геологическая поэма" - читать интересную книгу автора

предельно спрямлял путь, - он шел строго по азимуту, в стороне от людских
троп, издавна проложенных по долинам рек, через удобные перевалы. Стояло уже
то время, когда, согласно пословице, все кошки серы, но даже в густоте
сумерков ветхое строение резко отличалось от всего окружающего какой-то
особенной безжизненностью и словно бы желанием стать как можно незаметней.
Валентин отметил растущую у самого порога траву - безошибочное свидетельство
того, что жильем этим пользовались мало. Охотничье зимовье, решил Валентин.
Дверь поддалась со второго рывка, как бы испуганно вскрикнув, зовя кого-то
на помощь, и сразу же вслед за этим предсмертно застонала проржавевшими
петлями. За порогом стояла плотная, как вар, чернота, тянуло промозглым
холодом и плесенью. В глубине что-то осторожно ворохнулось и тут же
притихло.
Валентин извлек из насквозь промокшего нагрудного кармана резиновый
мешочек со штормовыми спичками, чиркнул и, морщась от сильного режущего
света, осмотрел внутренность зимовья. Против ожидания, оно выглядело сносно.
Справа, вдоль всей стены, тянулись нары; напротив входа, в центре, стояла
печь из железной бочки, попавшей сюда леший знает как и когда - скорее
всего, еще задолго до войны, в пору большого шастанья полудиких
старательских ватаг. Дров было столько, что становилось ясно: это уже запас
для себя, а не предусмотренная пресловутым таежным этикетом добрая услуга
тем, кто заглянет сюда после тебя. Начав растапливать печь, Валентин обратил
внимание на то, что поленья сыроваты, - следовательно, заготовлены
сравнительно недавно. Впрочем, горели они сносно, и к тому времени, когда он
принес котелок воды и несколько сухих сучьев, в зимовье ощутимо потеплело.
Свет из неровного выреза в днище бочки падал на черную бревенчатую
стену с лезущими из пазов клочьями мха и, отражаясь, придавал низкому
тесному помещению мрачноватый облик не то топящейся по черному бани, не то
деревенской кузни. Неустойчивый полумрак сменялся в дальних углах и под
нарами холодной, словно бы липкой темнотой.
Не теряя времени, Валентин разделся и, удачно приспособив топорной
работы скамью с подломанной ножкой, развесил перед огнем мокрый энцефалитный
костюм. Теперь можно было позволить себе ознакомиться со своим
кратковременным жилищем. И тут выявилось нечто странное - посреди
притулившегося подле нар стола, сколоченного грубо, но надежно, стоял
старательский лоток с высохшими остатками пищи, видимо каши. Валентин знавал
рабочего, промывальщика шлихов, который кормил из лотка свою собаку, но
чтобы подобным образом ел человек... Впрочем, чего ни случается на свете!..
Продолжая осмотр зимовья, он обнаружил на нарах козью доху, исстари
именуемую в Сибири яманьей, хоть и поношенную изрядно, однако вполне еще
добротную. Аккуратно сложенная, она явно была оставлена здесь на время, но
никоим образом не брошена навсегда. Выходит, зимовье не столь уж и забыто.
Что ж, приятно это сознавать... А вот следующая находка повергла Валентина в
большое недоумение - в резком, будто бы от газосветной лампы, свете
штормовой спички в углу над нарами тускло заблистал узорчатый оклад иконы,
столь же темной, как закопченные стены. Это был предмет, который Валентину
никогда еще не встречался в таежных зимовьях, да и не доводилось ему слышать
ни о чем подобном. Своеобразная, однако, личность обитала здесь... Но
размышлять далее на эту тему не было времени - закипела вода, и надо было
заваривать чай, потом поужинать в темпе, досушить одежду и - коль уж
приходится тратить попусту драгоценное время на эту ночевку - быстренько