"Владимир Митыпов. Геологическая поэма" - читать интересную книгу автора

кухня, налево - завешанный плотной материей широкий проем в обширную комнату
с высоченным потолком, где тоже все до мелочей знакомо и не менялось
годами, - диван, два кресла, письменный стол, книжный шкаф, кровать,
полускрытая шифоньером, в углу телевизор. Валентин откинул портьеру, шагнул
и... на миг оторопел. Да и кто не оторопел бы, увидев посреди нормальной
жилой комнаты брезентовую двухместную палатку. Основательно выгоревшая,
кое-где запачканная, заштопанная - словом, самая обыкновенная, здесь, в
городской квартире, она выглядела не то смешно, не то жутковато, а в общем
же - до дикости не к месту. Поставлена она была по всем правилам, без единой
морщинки, и в этом чувствовалась опытная рука. В первый момент Валентин
решил, что отец эту палатку собирался чинить, для чего и натянул ее на
каркас. Но, подойдя и заглянув в нее, он лишь пожал плечами - внутри лежали
спальный мешок с чистым вкладышем, подушка, книги, аккумуляторный фонарь, и
было видно, что всем этим регулярно пользовались. Явилась было мысль, что у
отца вовсе не инфаркт, а какое-нибудь психическое заболевание, и это
прискорбное обстоятельство друзья милосердно скрыли от сына. Однако догадку
эту Валентин тотчас задвинул подальше, предпочтя успокоительное "чудит
батя", безотчетно заслоняясь этим от инстинктивного предчувствования
горестных признаков одинокой родительской старости.
Неожиданно резко среди тишины протрещал телефонный звонок. Валентин
невольно вздрогнул, дождался повторного звонка и взял трубку.
- Валя? - это был Евгений Михайлович. - Вот и славно, что ты дома.
Слушай, я давеча как-то не сообразил... Тебе, наверно, скучно одному-то в
квартире, а? Приходи к нам ужинать... прямо вот сейчас, а?
- Спасибо, Евгений Михайлович, - Валентин, пятясь, отступил к дивану,
сел. - Возможно, ко мне заглянут товарищи...
Это была отговорка - Валентин никого не ждал. Просто ему хотелось
побыть одному, привести в порядок взбаламученные мысли и подумать, что
делать дальше.
Над дальними хребтами, за еле отсюда видимым аэропортом медленно
угасала заря. Снизу, со двора, доносился по-вечернему веселый галдеж
детворы. Урчали где-то машины. Город жил своей многообразной,
безостановочной и полнокровной жизнью, и лишь вот эта квартира казалась
выпавшей из общего потока.
Вздохнув, Валентин отвел глаза от окна, и взгляд его привычно обратился
к висящему над столом портрету матери, увеличенному с какой-то давней
любительской фотографии. Совсем молоденькая женщина. Красивая, ничего не
скажешь. Кожаная тужурка, на голове - косынка (наверняка красная - такова
была тогдашняя мода... Впрочем, нет, то не мода, а нечто большее - часть
образа жизни и мысли). Комсомолка тридцатых годов. Геологиня исторического
довоенного поколения. Валентину доводилось читать отчеты, написанные при ее
участии. Видел он и карты, схемы, составленные и вычерченные лично ею
(помнится, он обратил тогда внимание на полудетский ее почерк). Еще до
недавних пор исследователи ссылались иногда на ее наблюдения и выводы...
Вечерняя краснота слиняла с неба, и за окном засинели сумерки. Валентин
встал, бесцельно прошелся по комнате. Присел к письменному столу и включил
свет. Тут тоже все было знакомое - пепельница, письменный прибор с массивным
пресс-папье, стаканчик для карандашей, старинная рихтеровская готовальня,
тяжелый геодезический транспортир в подбитом бархатом футляре, курвиметр,
большая лупа. Все это пребывало здесь неизменно, в раз и навсегда