"Владимир Митыпов. Геологическая поэма" - читать интересную книгу автораребята за это "келейно" и особенно - за "куплю-продажу свиньи"...
- И что же дальше? - я произнес это довольно бодро, кажется даже улыбаясь, тогда как чувствовал себя худо, очень худо. - Что дальше? - буровик, смеясь, пожал плечами. - Валентин подался назад, к себе на базу, а гулакочинцам пришлось извиняться. Объяснили, что парень-то он неплохой, только шибко всерьез поверил всяким теориям. Это, дескать, профессорам можно баловаться, у них с теориями вообще гуляй не хочу - у одного Земля сжимается, у другого расширяется, у третьего пульсирует. А нам, практикам, не до баловства - нам надо дело делать, руду давать. Панцырев - сам знаешь, он умеет-таки сказануть - пошутил еще: помните, мол, как Владимир Ильич насчет декабристов говорил - узок-де круг этих революционеров, страшно далеки они от народа. Секретарю, видно, это понравилось - посмеялся, и на том дело кончилось... Мне в этот момент подумалось: где уж Вальке против таких, как Панцырев, - тут совсем другая весовая категория, да и я всегда старался сделать из него борца классического стиля - прямая стойка, открытое забрало, и это против изощренной-то хитрости нынешних самбо или тем паче этого... всяких там заморских каратэ. Однако, зная характер сына, я нисколько не удивился происшедшему. На меня подействовало, и, должен сказать, почему-то очень болезненно подействовало, другое - мобилистские увлечения Валентина. Надо думать, мобилизм в его понимании - всего лишь весьма практичная гипотеза, этакий консервный нож, позволяющий с большей эффективностью вскрывать те банки, в которые природа запечатала свои тайны. А вот для меня мобилизм - это то, что хотелось бы предать забвению. Сгусток кошмара. Гигантский кальмар архитевтис, который годами скрывается в глубочайших всплывает на поверхность, вынося с собой чувство тоски и бессилия. Кстати, относительно этого самого архитевтиса. Однажды старик Бруевич, когда у нас зашел с ним разговор о научной истине, не поленился разыскать среди своих книг английское издание Редьярда Киплинга и процитировал мне выдержку из рассказа, который, кажется, вовсе и не был у нас опубликован. Сам рассказ ничего особенного собой не представлял - что-то о морских приключениях, но вот одна фраза была, по-моему, в своем роде примечательна: "...истина - это обнаженная леди, и когда волею случая она оказывается извлечена со дна морского, джентльмен либо облекает ее в ситцевую юбчонку, либо отворачивается к стене и клянется, что ничего не видел". Слова эти недавно вспомнились мне, и тут выяснилось, что за минувшие с тех пор три десятилетия нагая прелестница перевоплотилась для меня в жутковатого обитателя сумрачных глубин... Такие вот мысли шевелились у меня в голове, пока я шел по коридору, машинально отвечая на приветствия встречных, а затем сидел в пустой камералке [11] и бездумно перебирал какие-то бумаги. Вспоминать против воли прошлое - занятие не слишком-то веселое, особенно если оно, это прошлое, содержит в себе что-то для тебя невыясненное. Поэтому прямо-таки ниспосланным свыше оказалось появление одного из наших вечно озабоченных профсоюзных деятелей, который, приоткрыв дверь, торопливо выпалил без всяких здравствуй-прощай: - Данил Данилыч, не забыли: у вас сегодня встреча с участниками геологических походов... Черт побери, а ведь и действительно из памяти вон! Я со всей |
|
|