"Патрик Модиано. Вилла "Грусть"" - читать интересную книгу автора

Витта фон Нидда, совсем голая, касается его, а он - нос кверху, грудь
колесом, лицо бесстрастно - замер карикатурой на тореадора. Силуэт его
нелепой фигуры виден на стене, а гигантская тень женщины пляшет на
потолке. И весь дом превратился в театр теней, они нагоняют друг друга,
снуют вверх и вниз по лестницам, слышны смех и приглушенные стоны.
К гостиной примыкала угловая комната, где стояли только большой
письменный стол со множеством ящиков - полагаю, именно такие столы были в
управлении колониями - да огромное темно-зеленое кожаное кресло. Сюда мы и
спрятались. Последним что я видел в гостиной, была запрокинутая голова
мадам Мадейя на валике дивана. У меня и сейчас стоит перед глазами эта
словно отсеченная голова с ниспадающей до земли волной светлых волос. Она
застонала. Я с трудом различал над ее лицом другое лицо. Она вскрикивала
все громче и бессвязно лепетала: "Убейте меня... убейте меня... убейте..."
Да, я все это отлично помню.
Пол кабинета устилал плотный шерстяной ковер, на него мы и опустились.
Рядом с нами луч света серо-голубой полосой ложился поперек комнаты. Одно
из окон было приоткрыто, и слышался шелест прильнувшей к стеклу листвы.
Тени листьев пробегали по книжным полкам, словно ночь набросила на них
лунную сеть. Здесь были собраны все издания серии "Маски".
Пес спал у двери. Из гостиной не доносилось ни звука, голоса смолкли,
может они все уехали, а мы остались одни? В кабинете пахло старой кожей, и
я подумал: кто поставил в шкаф эти книги? Чьи они? Кто курит здесь по
вечерам трубку, работает, читает или просто слушает шелест листьев?
Ее кожа казалась опаловой. Тень листвы пятном ложилась ей на плечо.
Иногда полумаской укрывала лицо, скользила дальше и платком завязывала
рот. Мне хотелось, чтобы ночь длилась вечно, а я так и лежал бы с ней
рядом, свернувшись в глубокой тишине и словно бы подводном освещении.
Перед рассветом я услышал стук дверей, торопливые шаги, что-то с грохотом
опрокинулось, кто-то засмеялся. Ивонна спала. Дог тоже дремал, время от
времени глухо ворча во сне. Я приоткрыл дверь. В гостиной пусто. Свет
непогашенного ночника померк и из розового стал бледно-зеленым. Я вышел на
веранду подышать свежим воздухом. Там тоже было пусто и по-прежнему горел
китайский фонарик. Ветер раскачивал его, и бледные тени жалкими уродцами
пробегали по стенам. Внизу шумел сад. Я все никак не мог понять, что за
аромат исходит от этой зелени, наполняя веранду. Да-да, не знаю даже, как
сказать, ведь дело-то было в Верхней Савойе, но, поверьте, пахло жасмином.
Я вернулся в гостиную. От ночника тихо струился зеленоватый свет. Я
вспомнил море и ледяной напиток, который пью в жару, - напиток "мятный
дьявол". Я снова услышал смех, такой звонкий, ясный, он то приближался, то
удалялся. Пораженный, я не мог понять, откуда он доносится. Летучий
хрустальный смех. Ивонна спала вытянувшись, подложив правую руку под
голову. Голубоватый лунный луч, пересекающий пол, играл в уголке губ,
освещал плечо, левую ягодицу, легким шарфом соскальзывал на спину. У меня
перехватило дыхание.
Вновь я вижу колыхание ветвей за окном и ее тело, рассеченное лунным
лучом. Почему-то на савойские пейзажи, окружавшие нас в то время, в моем
воображении накладывается другое воспоминание - довоенный Берлин. Может
быть, потому, что она снималась в фильме Рольфа Мадейи? Позднее я наводил
о нем справки. Я узнал, что начинал он совсем молодым на студии UFA. В
феврале 1945 года, в промежутках между бомбардировками, стал снимать свой