"Патрик Модиано. Вилла "Грусть"" - читать интересную книгу автора

женский голос или взрыв смеха. Вот снова заиграл оркестр. Я нарочно не
закрывал балконную дверь, чтобы до нас доносились все эти звуки. Так нам
было спокойнее. К тому же они раздавались внизу каждый вечер в одно и то
же время, и это означало, что жизнь продолжается. Долго ли ей
продолжаться?
Дверь ванной - желтый прямоугольник на черной стене. Ивонна красится.
Я, облокотившись о край балкона, наблюдаю за приходящими - почти все они в
вечерних туалетах, - за суетой официантов, за музыкантами, каждое движение
которых уже знаю наизусть. Дирижер наклонился, почти прижал подбородок к
груди. При каждой паузе он резко вскидывает голову и хватает воздух ртом,
будто задыхается. У скрипача симпатичное, немного поросячье лицо, он
покачивает головой, закрыв глаза и вздыхая.
Наконец Ивонна готова. Я зажигаю лампу. Она улыбается мне с
таинственным видом. Из озорства она натянула черные перчатки до локтей. И
стоит нарядная среди страшного беспорядка, рядом с незастеленной постелью,
разбросанными повсюду платьями и пеньюарами. Мы выходим осторожно,
стараясь не наступить на собаку, пепельницы, проигрыватель и пустые
стаканы.


Поздно ночью, когда Мейнт привозил нас обратно в отель, мы опять
слушали музыку. Соседи за стеной постоянно жаловались на "страшный шум". Я
узнал от швейцара, что с нами рядом живет лионский промышленник с женой.
Ее я видел в день присуждения кубка "Дендиот" - она пожимала руку
Фоссорье. Я послал им букет пионов с запиской: "Примите эти цветы и
простите нас. С искренним раскаянием, граф Хмара".
Когда мы возвращались, пес принимался протяжно и жалобно подвывать. Он
скулил не меньше часа. Успокоить его было невозможно. Вот мы и заводили
музыку, чтобы его не было слышно. Пока Ивонна раздевалась и мылась, я
прочитывал ей несколько страниц из Моруа. Проигрыватель по-прежнему играл.
И бравурная музыка заглушала удары кулака в дверь, отделявшую нас от
лионского промышленника, и телефонные звонки. Наверное, лионец жалуется
ночному портье. В конце концов они нас все-таки вышвырнут из отеля. Ну и
пусть. Ивонна надевала купальный халат, и мы готовили еду собаке (для
этого у нас была целая куча консервов и даже плитка). Мы надеялись, что,
поев, пес перестанет выть. Стараясь перекричать орущего певца, жена лионца
вопила: "Ну сделай же что-нибудь, Анри, сделай же что-нибудь! ПОЗВОНИ В
ПОЛИЦИЮ!" Их балкон был рядом с нашим, балконную дверь мы не закрывали, и
лионец, устав колотить в стену, поносил нас с балкона. Тогда Ивонна
скидывала халат, надевала свои черные перчатки и представала перед ним
абсолютно голая. Он глазел на нее, побагровев, а жена оттаскивала его за
руку, визжа: "Ах вы подонки! Шлюха!.."
Мы были так молоды!


И богаты. Ящик ее тумбочки был набит банкнотами. Откуда взялись эти
деньги? Я не решался спросить. Однажды, стараясь закрыть ящик, она уминала
пачки и объясняла мне, что это ее гонорар за фильм. Она потребовала
выплатить ей наличными, бумажками по пять тысяч франков. "К тому же, -
прибавила она, - я получила деньги по призовому чеку". И показала мне