"Патрик Модиано. Вилла "Грусть"" - читать интересную книгу автора

трубку. Каждый раз, когда мы спрашивали Мейнта, кто такой "Анри Кюстикер",
он отмалчивался. И этот Анри представлялся нам страшилищем, бродившим по
ночам вокруг виллы. Мы ни разу его не видели, поэтому он все чаще
преследовал нас в кошмарах. Мне нравилось пугать им Ивонну: притаившись в
темноте, я говорил замогильным голосом:
- Вас беспокоит Анри Кюстикер... Анри Кюстикер...
Она вопила от ужаса. Ее страх передавался и мне. Забившись под кровать
Мейнта, мы, замерев от испуга, ждали звонка. Однажды он позвонил, а я
долго не мог снять трубку, все мое тело вдруг налилось свинцом, как в
кошмарном сне.
- Алло, это Анри Кюстикер...
Я словно онемел.
- Алло... Вы меня слышите?.. Вы меня слышите?
Мы затаили дыхание.
- Это Анри Кюстикер, вы меня слышите?
Голос звучал все глуше:
- ...Кюстикер... Анри Кюстикер... вы меня слышите?
Кто он такой? Откуда звонит?
Отдаленный шепот:
- ...тикер... слышите...
Он умолк. Последняя наша связь с внешним миром оборвалась. Мы снова
ушли на дно, где, как я надеялся, никто уже нас не мог потревожить.



12


Он в третий раз заказал "светлейшего" портвейна. Его взгляд прикован к
большой фотографии Хендрикса над рядами бутылок. Хендрикс снят во времена
своих блестящих побед, лет за двадцать до того лета, когда меня так
взбесил его танец с Ивонной. Здесь он молоденький, худенький, наивный,
этакий Мермоз [французский авиатор (1901-1936)] или герцог Рейхштадтский
[титул сына Наполеона I и императрицы Марии-Луизы]. Эту давнюю фотографию
мне когда-то показала молоденькая буфетчица в "Стортинге", когда я ее стал
расспрашивать о моем сопернике. С тех пор он здорово раздобрел.
Наверное, Мейнт, рассматривая эту историческую достопримечательность,
вдруг улыбнулся - он всегда улыбался вдруг, и его улыбка никогда не была
веселой, словно по губам пробегала нервная дрожь. Вспомнил ли он тот
вечер, когда мы втроем сидели в "Святой Розе" на банкете в честь
обладательницы кубка? Он, должно быть, высчитывал, сколько с тех пор
прошло лет: пять, десять, двенадцать... У него была мания считать дни и
годы: "Через год и тридцать три дня мне исполниться двадцать семь лет...
Мы знакомы с Ивонной уже семь лет и пять дней".
Клетчатый, пошатываясь, двинулся к выходу. Он честно расплатился за
выпивку, но наотрез отказался платить за телефон, утверждая, что никогда
не заказывал номера двести тридцать три в Шамбери. Поскольку они с
барменшей готовы были спорить до рассвета, Мейнт втолковал ему, что сам
заплатит за телефон. И вообще это он, Мейнт, набирал номер двести тридцать
три в Шамбери. Он, и никто другой.