"Антонио Муньос Молина. Польский всадник " - читать интересную книгу автора

банкнотами периода Республики и мундир штурмовой гвардии, принадлежавший
моему деду Мануэлю, разорванный шелковый зонтик, схороненный в глубине
комода, мрачное звучание радиосериала, стихи Антонио Молины, песня Джима
Моррисона, которую мы слушали с друзьями в баре "Мартос", лицо Нади в то
далекое октябрьское утро, ее теперешний взгляд, темные волосы с медным
отливом, блестящие в незаметно подступившем сумраке. Она приподнимается,
чтобы включить свет, но я удерживаю ее, прошу подождать еще немного,
представляя, что именно сейчас в Махине загораются лампочки на углах и в
тихом воздухе разносится колокольный звон с площади Генерала Ордуньи, а в
отдалении слышен горн в казарме, мне кажется, будто я различаю стук колес
дона Меркурио и удары железным молотком в большие запертые двери Дома с
башнями, будто стемнело пока я играл на улице со своим другом Феликсом, и
возвращаюсь домой, боясь, что за освещенным углом появится свирепый призрак
тети Трагантии. Но это невозможно: взглянув на часы, светящиеся на ночном
столике, я понимаю, что сейчас не то время в Махине - и не только потому,
что нахожусь на другом континенте, по другую сторону океана, но и потому,
что обычные часы не годятся для измерения времени, существовавшего лишь в
этом городе во всем прошлом и будущем, необходимом для того, чтобы сейчас я
был тем, кто я есть, чтобы лица живых и мертвых собирались перед моими
глазами, как в бездонном сундуке Рамиро Портретиста, чтобы в моей жизни
появилась Надя.


*****

Не из беспристрастного стремления знать, а из взаимной необходимости
отыскать друг друга в событиях, предшествовавших им и участвовавших в их
зарождении, Мануэль и Надя перебирают содержимое сундука, завещанного Рамиро
Портретистом майору Галасу, и, следуя течению голосов, добираются до истории
о молодом враче, недавно приехавшем в Махину и похищенном неизвестными в
карнавальную ночь во вторник. Они спрашивают себя, какая доля правды могла
сохраниться от этой истории через столько лет и в трех различных рассказах,
отделенных друг от друга долгими промежутками тайны и молчания. То, что
произошло однажды, что оставалось необъясненным на протяжении семидесяти лет
и продолжало влиять, без чьего бы то ни было ведома, на скрытый порядок
вещей, оседает сначала в памяти первого свидетеля, а потом в выслушанных и
сохраненных Рамиро Портретистом словах, переданных майору Галасу, когда уже
нет в живых никого, к чьему свидетельству можно было бы прибегнуть. Живым
остается то, что мертвые захотели передать им - не только слова,
предположения, даты, но что-то такое, что сейчас им обоим намного важнее,
часть причин их жизней, упорное, коллективное, непреднамеренное и слепое
усилие, придавшее форму их сегодняшним судьбам. Поэтому они находят,
благодарят и знают, поэтому они смотрят фотографии и восстанавливают слова и
события, и чем больше узнают, тем больше боятся, что что-то из произошедшего
могло случиться иначе, уничтожив сто, или тридцать лет, или два месяца назад
слабую вероятность их встречи.
Чтобы не заблудиться в лабиринте прошлого, они решают установить начало
всего в самом древнем имеющемся в их распоряжении свидетельстве: молодой
врач, наверное, голодный, лежит, мучимый бессонницей, в своей кровати и
просыпается, едва задремав, от шума последней карнавальной ночи, криков и