"Антонио Муньос Молина. Польский всадник " - читать интересную книгу автора

Эту же песню пела моя бабушка Леонор, когда была маленькой, и уже тогда
она казалась такой же древней, как и романс о донье Марии де лас Мерседес:
песня была известна и во время моего детства, через двадцать лет после
смерти врача (когда обнаружили мумию замурованной женщины, ему было больше
девяноста). Мне рассказывали, что самым странным была не та легкость сухой и
механической обезьяны, с какой он двигался, не безошибочная точность его
диагнозов, а отчужденность от настоящего, старомодные костюмы и манеры, плащ
начала века и экипаж, запряженный парой лошадей с экстравагантными именами
Вероника и Бартоломе, в котором он ездил по городу и днем и ночью. В какой
бы неурочный час ни обратились к врачу за помощью, его неизменно заставали
словно только что одетым и в полной готовности: галстук повязан, бархатный
плащ с красной подбивкой и медицинский чемоданчик всегда под рукой, лошади
запряжены, а сонный и расторопный конюх, жаловавшийся вполголоса на свою
жизнь у дона Меркурио, одет в зеленую ливрею и форменную фуражку, которую
снимал с почтительностью церковного прислужника, входя в дом умершего или
тяжелобольного. Как говорил мой дед Мануэль, дон Меркурио изобрел
чудодейственное питье, обеспечившее ему бессмертие. Моя мать помнит, что с
балкона второго этажа, спрятавшись за горшками герани, она смогла разглядеть
в глубине площади, рядом с крыльцом Дома с башнями, как этот аккуратный,
маленький и скрюченный старичок выпрыгнул, будто пружина, из экипажа, не
дожидаясь, пока Хулиан развернет подножку. Ее напугало, даже издалека, его
невероятно бледное лицо и лысый бугристый череп, который врач, слывший в
свое время блестящим соблазнителем дам большого света, тотчас накрыл
цилиндром, прикоснувшись к его полям с легким поклоном, чтобы
поприветствовать инспектора Флоренсио Переса, судебного врача и секретаря,
вышедших из Дома с башнями навстречу ему. Желтый и высокий, как статуя, на
которую никто не осмеливался смотреть, возница Маканки курил на своем
облучке, поглядывая на кучера дона Меркурио как одинокий палач или
преступник и, несомненно, со злобной завистью сравнивая себя с ним. Два
караульных в серой форме оттесняли самых нахальных и смелых на язык женщин,
и среди них скакал, как обезьяна, и кричал попугаем дурачок Лагунильяс,
который много лет спустя, когда ему стукнуло восемьдесят, тщедушный и
безбородый, как иссохший ребенок, вздумал жениться и дал объявление в газету
"Сингладура": он изъявил желание познакомиться с молодой, честной и
хозяйственной женщиной и придумал такую наглую ложь относительно своего
возраста и приятной внешности, что неосторожная вдова, ответившая на
объявление и явившаяся на встречу, увидев своего жениха на грязном крылечке
его дома, бросилась бежать оттуда со всех ног к улице Посо, будто спасаясь
от привидения. Женщины, сгоравшие от любопытства, стали наступать на
караульных, но входные двери решительно захлопнулись, как могильная плита, и
все находились в полном неведении несколько часов, до тех пор, пока
смотрительница, нарушив полицейский запрет, не рассказала в очереди к
источнику Альтосано, что в склепе этого замка, заброшенного полвека назад,
было обнаружено нетленное тело мертвой девушки.
- Красавица, - сказала смотрительница, - как киноактриса. - И сразу же
поправилась: - Как образ Богоматери. Одета как дама в старину, смуглая, с
локонами, в платье из черного бархата, с четками в руках - тайно замученная
святая, замурованная в самом глубоком подвале Дома с башнями, за кирпичной
стеной, случайно разрушенной взорвавшейся гранатой.
В следующие дни смотрительница добавляла, в длинных очередях к