"Антонио Муньос Молина. Польский всадник " - читать интересную книгу автора

ведьм и жуткие рассказы дяди Мантекеро, свист бомб, шум машин,
останавливающихся до рассвета у домов, и оглушительный стук дверных
молотков, разговор матери и дочери, слышащих из кровати шаги убийцы,
пришедшего зарезать их. "Ай, мама, мамочка, кто же это?" - пели в сумерках
хором, под недавно загоревшимися лампочками. "Тихо, дочка, доченька, сейчас
он уйдет". Эти слова, никого так не пугавшие, как мою мать, ее память
монотонно повторяла, когда она лежала в постели: бесполезно было прятать
голову под одеялом и читать "Господи, Иисусе Христе", потому что скрип на
лестнице выдавал чьи-то шаги, а шуршал не точильщик в потолочных балках и не
крысы на сеновале, а кто-то подкапывавший стену закрытого дома,
приближавшийся с неумолимостью часов. "Ай, мама, мамочка, кто же это?" -
человек, пришедший сказать, что ее отец в тюрьме. "Тихо, дочка, доченька,
сейчас он уйдет" - люди, постучавшие в дом на углу и увезшие Хусто Солану в
черном фургоне; кучер Маканки, с лицом палача или мертвеца; горбатый врач
дон Меркурио, ездивший к больным в одном из последних в Махине экипажей,
запряженных лошадьми, казавшемся заранее посланным из похоронного бюро.

Моя мать рассказывает, что карета дона Меркурио въехала в то утро на
площадь Сан-Лоренсо несколькими минутами позже Маканки: это был черный и
ветхий, как фигура его хозяина, экипаж с кожаным верхом, сносившим капризы
природы в течение целого века, со стеклами, потрескавшимися от взрывной
волны, и газовыми занавесками, похожими на вдовью вуаль. Дед Мануэль
говорил, что однажды видел за ними лицо молодой женщины, на основании чего
стал сочинять мифические подробности о мужественности дона Меркурио, по его
словам, не изменившей врачу, даже когда ему исполнилось сто лет. Но моя мать
еще не видела экипажа и не стала ждать, чтобы по звуку дверного молотка
определить, в чьем доме случилось несчастье. Она осталась во дворе, чувствуя
себя в безопасности под рукой своего деда, все еще лежавшей на ее плечах, и
хранила молчание, как собака: их обоих успокаивал голос Педро Экспосито,
который гладил животное по голове и говорил:
- И ты не беспокойся, ведь не за нами приехали.
- Приехали за кем-то, кто только что умер нехорошей смертью в Доме с
башнями, - донеслись до них через колодец слова, сказанные в соседнем дворе.
Ночью раздался глухой взрыв, от которого задрожали стекла в окнах: все
по привычке решили, что это одна из оставшихся после войны бомб,
предательски взрывавшихся на пустырях и заваленных руинами задних дворах.
- Приехали за повесившимся каменщиком, - сообщила Леонор Экспосито
женщина, задержавшаяся на секунду у окна и бросившаяся бежать дальше, чтобы
присоединиться к робкой группе, собравшейся вокруг Маканки и расступившейся,
давая дорогу экипажу дона Меркурио, с таким почтением, будто приблизился
трон процессии.
Кто-то сказал, что каменщик не покончил с собой, а свернул шею, упав с
лесов: сначала его сочли мертвым и поэтому послали за Маканкой, а когда
заметили, что он еще дышит, срочно известили дона Меркурио, потому что в
Махине не было другого врача, способного справиться с таким безнадежным
случаем. Моя мать и прадед узнали, что на площади Сан-Лоренсо появился
экипаж дона Меркурио, потому что через ограду, увитую виноградом, до них
донеслась песня, которую всегда распевали дети при виде врача. "Тук-тук. Кто
там? Это я, врач-горбун, я пришел за песетой за вчерашний визит".