"Ги де Мопассан. Тунис" - читать интересную книгу автора

пожелал посетить больницу, и врач-мавр, заведующий главной больницей Туниса,
разрешил мне осмотреть ее.
Как только передо мною открылись ворота, ведущие в обширный арабский
двор, над которым, под защитой плоской крыши, возвышается галерея с
колоннадой, мое удивление и волнение так возросли, что я позабыл о цели
своего прихода.
Вокруг меня по бокам четырехугольного двора, в узких камерах за
решетками, как в тюрьме, были заключены люди; при нашем появлении они
поднялись и прижали к железным решеткам изможденные бледные лица. Затем один
из них просунул руку и, помахав ею, прокричал несколько ругательств. Тогда и
остальные принялись вдруг скакать, словно звери в клетках, и орать во все
горло, а на галерее второго этажа длиннобородый араб, с тяжелым тюрбаном на
голове и медными ожерельями вокруг шеи, небрежно свесил над перилами
покрытую браслетами руку, пальцы которой были унизаны кольцами, и, улыбаясь,
слушал весь этот гам. Это был сумасшедший, свободный и спокойный, который
воображал себя царем царей и мирно владычествовал над буйными помешанными,
запертыми внизу.
Мне захотелось обойти и оглядеть этих страшных безумцев, которые
невольно приковывают внимание своими восточными одеяниями, а благодаря своей
оригинальности более интересны и, быть может, менее волнуют, чем наши бедные
европейские сумасшедшие.
Мне разрешили войти в камеру первого из них. Подобно большинству своих
товарищей, он был доведен до такого состояния гашишем, или, вернее,
кифом[6]. Он еще очень молод, страшно худ, страшно бледен и разговаривает со
мной, глядя на меня огромными пристальными мутными глазами. Что он говорит?
Он просит меня подарить ему трубку для курения и рассказывает, что его ждет
отец.
Время от времени он приподнимается, причем из-под его геббы и бурнуса
выглядывают ноги, тощие, как у паука, а негр, который его сторожит, гигант,
с лоснящейся кожей и блестящими белками глаз, всякий раз отбрасывает его на
циновку легким толчком в плечо, и безумец слишком слаб, чтобы устоять при
этом на ногах.
Его сосед, желтое гримасничающее чудовище, испанец из Рибейры, сидит,
скорчившись, вцепившись в железные прутья решетки, и также просит трубку или
кифа с непрерывным смехом, похожим на угрозу.
В следующей камере двое: еще один курильщик конопли - крупный араб
мускулистого сложения, встречающий нас бешеной жестикуляцией, тогда как его
сосед неподвижно сидит на пятках, устремив на нас прозрачные глаза дикой
кошки. Это человек редкой красоты; черная борода, короткая и курчавая,
придает прекрасному цвету его лица мертвенно-бледный оттенок. Нос тонкий,
лицо продолговатое, изящное, полное благородства. Это мозабит, сошедший с
ума после того, как он нашел мертвым своего юношу-сына, которого он
разыскивал два дня.
А вот старик, который смеется и, приплясывая, как медведь, кричит нам:
- Сумасшедшие, сумасшедшие, все мы сумасшедшие: я, ты, доктор, сторож,
бей - все, все сумасшедшие!
Он выкрикивает это по-арабски, но мы его понимаем, до того страшна его
мимика, до того убедителен протянутый к нам палец. Старик указывает на
каждого из нас поочередно и смеется; ведь этот сумасшедший убежден, что
сумасшедшие - мы, и он повторяет: