"Ги де Мопассан. Папаша Милон" - читать интересную книгу автора

поищите в пруду: он там в мешке из-под угля лежит, на шее - камень из
ограды.
Я все загодя обдумал. Стащил с него мундир, сапоги, кепи и спрятал в
печи, где известь обжигают. Это в роще Мартена, как раз за моим двором.
Старик смолк. Потрясенные офицеры уставились друг на друга. Допрос
возобновился, и вот что выяснилось...


* * *

Теперь, после первого убийства, старик жил одной мыслью: истреблять
пруссаков! Он ненавидел их тайно и непримиримо - и как скопидом-крестьянин,
и как патриот. Но несколько дней он выждал: он не зря сказал, что "все
загодя обдумал".
Он выказал себя таким смирным, послушным, угодливым, что победители
позволяли ему свободно разгуливать по деревне, уходить и возвращаться, когда
вздумается. Вертясь среди солдат, он усвоил те несколько слов, которые были
ему нужны, а также заметил, что каждый вечер от штаба отъезжают конные
нарочные, и однажды, подслушав, куда их посылают, осуществил свой замысел.
Он выскользнул во двор, прокрался в рощу, дошел до обжигальной печи,
проник в длинный подземный коридор, достал мундир убитого им пруссака и
переоделся.
Затем долго бродил по полям, то прячась за буграми, то припадая к земле
и все время опасливо, по-браконьерски прислушиваясь к каждому шороху.
Когда старик решил, что время настало, он подобрался к дороге, засел в
кустах и опять начал ждать. Наконец, около полуночи, плотный грунт зазвенел
от конского топота. Старик припал ухом к земле, убедился, что едет лишь один
верховой, и приготовился.
Улан шел крупной рысью, зорко всматриваясь в темноту и напрягая слух:
он вез донесение. Когда враг оказался шагах в десяти, не больше, папаша
Милон выполз на дорогу и застонал: Hilfe! Hilfe! ("На помощь! На помощь!")
Решив, что перед ним раненый и потерявший коня немецкий кавалерист, нарочный
остановился, спешился, подошел поближе и, ничего не подозревая, склонился
над лежащим, но тут ему в живот вонзился длинный изогнутый клинок. Солдат
рухнул, раз-другой дернулся в предсмертных судорогах и затих.
С молчаливым ликованием, как умеют радоваться старые крестьяне,
нормандец вскочил и для вящего удовлетворения перерезал мертвецу глотку.
Затем оттащил труп к межевому рву и столкнул вниз.
Лошадь спокойно ждала хозяина. Папаша Милон сел в седло и галопом
поскакал по равнине.
Через час он наткнулся на двух уланов, бок о бок возвращавшихся в
часть. Он пустил коня прямо на них и опять закричал: Hilfe! Hilfe! Разглядев
немецкую форму, пруссаки без всяких опасений подпустили его к себе. И он,
старик, пролетев между ними, как пушечное ядро, разом уложил обоих: одного
саблей, другого из револьвера.
Затем зарезал их лошадей, - немецких лошадей! - не спеша вернулся к
обжигальной печи и укрыл своего коня в глубине темного подземелья. Снял там
мундир, влез в свои лохмотья, добрался до постели и проспал до утра.
Четверо суток старик отсиживался дома - ждал, чтобы кончилось дознание;
на пятую ночь вновь совершил вылазку и тем же манером убил еще двух солдат.