"Альберто Моравиа. Я и Он " - читать интересную книгу автора

останавливается без всякой видимой цели где придется: то на броскую рекламу
поглазеть, то полюбоваться пышными кронами платанов, то проводить взглядом
бродячего пса, а то вот полистать журнальчик, битком набитый голыми девками.
Но не тут-то было: "он" не дает мне даже соблюсти внешние приличия.
Тоном, не терпящим возражений, "он" вдруг заявляет: "- Эй, куда гоним-то! Не
так резво, погоди, дай рассмотреть как следует. Ого! Глянь-ка вон на ту...
- Слишком уж ее много. Не фотомодель, а пугало балаганное.
- А хоть бы и много. Ты же знаешь, что я тащусь от всего такого
выпяченного, кругленького, выпуклого, гладенького, пухленького.
- И чего только ты находишь в этой обнаженке? Здесь и цвета-то все
перевраны, отливают металлом, точно рекламные картинки машин, ликерных
бутылок или сигаретных пачек.
- Какой с меня спрос? Мне бы чего попроще да посмачнее. Ой-ой-ой,
погоди, погоди! - Ну что еще? - Складной разворот, а на нем в полный рост, с
головы до пят, телка месяца... Не пропускать же разворот-то? - Это уж
слишком! Зациклиться на этом развороте - значит выдать себя с потрохами, тут
и ежу понятно будет, что я не просто так заглянул, а нарочно стою тут и
млею. Между прочим, киоскер уже поглядывает на меня искоса.
- Дался тебе этот киоскер! - Дался не дался, а я у него каждое утро
газеты покупаю. И не хочу, чтоб он подумал обо мне что-нибудь не то.
- Что "не то"? - Вот именно то, что не то!" Тут киоскер с развязной
ухмылкой спрашивает, беру ли я журнал.
От стыда я весь заливаюсь краской. Отвечаю с достоинством, что беру,
спрашиваю, сколько стоит, плачу, сую журнал под мышку и отхожу обычной,
медленно-величавой походкой.
И только уже в машине взрываюсь; "он" понимает, что Лучше не возникать.
Но в конце концов наглость берет у "него" верх над страхом. Вне себя от
ярости я хватаю журнал правой рукой и, удерживая руль левой, собираюсь
выбросить его в окошко. Тут-то "он" и вступается: "- Да ты чего! Оставь
журналец. Потом дома, без суеты, мы посмотрим его хорошенько, страничку за
страничкой.
- Ты это мыканье брось. Нет никаких "мы", есть "я" и "ты". И вообще, не
стой над душой. Осточертел ты мне. Лопухнул меня перед киоскером, так уж
лучше помалкивай.
- Подумаешь, разошелся из-за паршивого журнальчика.
- Порнографического журнальчика! Неужели не ясно: листать такой
журнал - все равно что подглядывать в замочную скважину.
- Что мы и делали, и ты вроде не особо кипятился, наоборот.
- Я кому сказал: хватит мыкать! - Почему это хватит? Мы были вдвоем: я
нашептывал, ты исполнял. Чудное времечко! Помню, купили мы как-то раз
бинокль (дорогой, зараза, зато немецкая работа), залезли вместе на террасу,
туда, где жильцы белье сушат, спрятались за простыней и ждем. Наконец в доме
напротив - его еще под пансион переделали - открывается окно. Направляем мы
на него бинокль и видим, как по комнате расхаживает какая-то красотка, с
виду не наша, высокая такая, фигуристая, грудь лепешкой, бедра узкие, ноги
аж из ушей растут, кожа бронзовая, видно, морской загар, а сама - в чем мать
родила, только в паху беленький треугольник на тоненьких шнурочках прилажен.
Мы на это окошко пялились в бинокль, покуда девица не оделась и не ушла.
Интересно, как это, по-твоему, называется? Разве не "подглядывать"? - Так с
тех пор, поди, лет десять прошло. Да, ты был гнусным, смешным, пакостным