"Альберто Моравиа. Дом, в котором совершено преступление" - читать интересную книгу автора

Скупой
Перевод В. Хинкиса

Не в пример многим скупым, которые невольно проявляют эту свою страсть
в каждом поступке, превращаясь в конце концов в живое и законченное ее
воплощение, Туллио скрывал свою скупость под маской человека совсем не
скупого, даже щедрого, и никогда не выказывал ее, кроме тех редких случаев,
когда ему волею жестокой необходимости приходилось раскошеливаться. В облике
Туллио не было и следа той черствой и хищной подозрительности, какую обычно
приписывают скупым. Он был среднего роста, склонен к полноте и имел вид
довольный и благодушный, свойственный людям, которые привыкли жить без
забот, ни в чем себе не отказывая. И в поведении своем он был прямой
противоположностью традиционному типу скупого: радушный, приветливый и
словоохотливый, с непринужденными манерами, он обладал широтой, которая
заставляла думать о щедрости, хотя, как это нередко бывает, у Туллио широта
проявлялась лишь во взглядах и общих словах, которые денег не стоили. Кроме
того, говорят, что скупые, одержимые своей страстью, не способны
интересоваться ничем, кроме денег. Но если поверхностный интерес к искусству
и культуре считать достаточным доказательством щедрости, то Туллио был сама
щедрость. Он никогда не произносил слово "деньги", и даже больше того - на
устах у него неизменно были лишь слова самые благородные и бескорыстные. Он
прилежно читал все новые книги известных писателей, регулярно следил за
газетами и журналами, не пропускал ни одного нового кинофильма и театральной
премьеры. Злые языки скажут, что книги он всегда мог у кого-нибудь одолжить,
а газеты и журналы взять у себя в клубе и что ему не составляло труда
достать контрамарку на любой спектакль. Но что там ни говори, а все же у
него были эти духовные интересы, которые он всячески старался выставить
напоказ. По вечерам у него часто собирались друзья - адвокаты, как и он сам;
они до поздней ночи говорили о политике или обсуждали животрепещущие
проблемы литературы и искусства. Но этого мало: он слыл человеком, у
которого под непринужденным добродушием и сердечностью скрывается характер
серьезный, строгий и даже аскетический, человеком необычайно совестливым,
который даже в мелочах поразительно щепетилен. А если так, все это плохо
вяжется со скупостью. Ведь скупость, как известно, легко заставляет молчать
совесть и не признает никаких проблем, кроме одной, чисто практической: как
жить, тратя поменьше денег.
Таков был Туллио. Или, вернее, таким он стал. Потому что эта
сердечность, мягкость, широта и разносторонность интересов, теперь
сделавшиеся лишь видимостью, некогда были главными его качествами. В самом
деле, одно время, лет десять назад, когда Туллио был двадцатилетним юношей,
он так увлекался театром, что даже подумывал бросить адвокатскую карьеру и
попробовать писать комедии. В то время моральные проблемы вставали перед ним
по самым, казалось бы, незначительным поводам, вследствие чего он много
думал о себе и о своей жизни. И наконец, в то время он щедро тратил деньги
на себя и на других. Но теперь он сохранил с прежним Туллио лишь внешнее
сходство. Незаметно для него самого год за годом скупость разъедала самые
корни, питавшие этот первый и единственный расцвет его жизни.
Есть люди, которые, страдая каким-нибудь пороком, сначала борются с
ним, а потом, по слабости, не могут устоять и, внушая себе, что никто их