"Даниил Лукич Мордовцев. Тень Ирода (Идеалисты и реалисты) " - читать интересную книгу автора

- Кто заточил? За что? - спрашивает себя Вася.
- А на Москве страсти - и не приведи Бог, - говорит снова отец, -
стрельцам головы рубит словно кочаны капустные... мертвые тела на колесах, а
головы на кольях гноит.
- Последние, последние времена, - повторяет как бы про себя батюшка, -
таковой кары Божьей не бывало, как и Русь стоит.
И Васе страшно становится. Он уже начинает кого-то бояться, не любить.
И на деревне мужики говорят с ужасом.
"Всех в немецкую веру повернуть велел".
"Бороды всем бреет, а кто не дается - лучинкой выжигает волосы-то".
"Сказывают на базаре в Пензе: у коих стрельцов головы отрубил, велел у
мертвых голов бороды сбрить".
Это - первые исторические сведения, запавшие в впечатлительную головку
Васи... А слухи все растут и растут, и все чудовищнее становятся рассказы...
Последние времена, антихрист, ожидание, что вот-вот придут клеймить,
печатать людей, класть антихристовы знаки... Сны, видения рассказываются...
С неба упал свиток, предостерегающий людей от грозящей им конечной
погибели... Колокола ночью плачут... Звезды хвостатые и кровавые по небу
ходят... Видели кровь на снегу... Из Казанской иконы текли слезы - полну
дароносицу натекло...
Из Москвы воротились мужики, сказывали: были они на Москве, ходили на
площадь смотреть, как их односельчан, двух братьев Соболяков, привязали на
костре и сожгли живьем. Младший брат задыхался в дыму и все кричал:
"Православные! Не отступайтесь от истинной веры! Умрите, а ее, матушку, не
выдайте! Истовым крестом креститесь!" - Так и задохся на этом.
Прочь-прочь эти детские воспоминания! Их и старику так впору
пережить... Мимо-мимо, горькое прошлое!
Вон как чайка плачет... И вспоминается слышанная тут, в Киеве, песня:

Киги-киги! Злетевши втору,
Прийшлось втопиться у Черному мору...

"Нет, горько на чужой стороне... - снова думается ему. - Вот уже десять
лет я на государевой службе - много побродил по белу свету, многое видели
глаза мои, многое по сердцу ножом прошло... И боярин князь Борис Алексеич
Голицын знавал меня, и сам "Данилыч" знавал меня, и Шереметьев... А уж ни к
кому так сердце мое лицом не повернулось, как к царевичу... Не красна его
жизнь..."
Вдруг где-то в стороне, у Днепра или в самом Днепре, раздается
отчаянный женский крик. Точно льдом обдало нашего капитана. Крик
повторился - еще отчаяннее - какой-то рыдающий, умоляющий, смертный крик.
Собака стремглав бросилась к тому месту, откуда неслись вопли - через
заросший бурьяном пригорок. Капитан за нею.
На берегу, у самой воды, безумно мечется молодая женщина - то она
ломает руки и точно к небу подымает их, желая за что-то ухватиться, то
бросается в воду, плывет, ныряет и снова рвется к берегу с воплем,
задыхаясь, захлебываясь. Увидев человека и собаку, она с ужасом присела в
воде и закрыла лицо руками - она была голая... Но тотчас же опомнилась.
- Проби, проби! Ратуйте, хто в Бога вируе, - хрипло закричала она.
- Что, что случилось?