"Юнна Мориц. Быть поэтессой в России труднее, чем быть поэтом (Эссе) " - читать интересную книгу автора

путают второпях (и по здравому размышлению!) свое и чужое, с наивностью
дикарей сочетая порой свои клешные штаны с распахнутой блузой
хрестоматийного гения. И пусть! На здоровье! Дабы только русло русской
поэзии не стало безлюдной, бездушной пустыней, кладбищем, скорбно хранящим
прекрасные образы, так сказать, невозвратного прошлого.
Так мудро и так милосердно ("А вы чтите своего ребенка, - когда вы
умрете, то он будет", - Андрей Платонов) относятся к своим поэтическим
братьям, сыновьям, внукам, правнукам, пра-пра-пра-правнукам великие поэты.
Их оплот демократичен, дружествен, миролюбив, они никого не судят и не
карают, вполне полагаясь на справедливость далекого будущего, которое - для
всех безболезненно! - развеет одним легким дуновением все, что было
сиюминутным, случайным, смертным в искусстве. Классики терпеливы, смотрят
сквозь пальцы и не спешат хватать за руку тех, кто шныряет, роется в чужих
сокровищах, кладах, вкладах в поисках там чего-нибудь своего (какая детская
рассеянность! разве можно найти то, чего никто не терял?). И все же, быть
может, еще и как раз поэтому сокровища русской поэзии каким-то чудесным
образом по воле судьбы не скудеют, а мало-помалу без особого шума
притягивают к себе драгоценности нынешней скуповатой и не самой богатой
Музы.
Но каждая русская поэтесса, которая родилась на сорок-пятьдесят лет
позднее Анны Ахматовой и Марины Цветаевой, обречена, как спартанский
младенец: сильным - жизнь, слабым - смерть.
Это, кроме всего прочего, и наш произвол судьбы воспел Гомер,
разглядевший - с зоркостью ясновидца в темнотах своей слепоты - Сциллу и
Харибду на скалах или где там еще... И поведал, сослепу озарясь, о единстве
двух беспощадностей, одна из которых заглатывает, а другая (хуже того!) -
еще и выплевывает.
И миновать их нельзя, можно только - меж них пролететь воздушным путем
на собственной мачте, удравшей от корабля, который проглочен и переварен.
Только на собственной мачте, с нею в обнимку, как тот Одиссей, когда цель -
золотое руно, одиссейство, одиссействовать, одиссеянность...
Две великие русские поэтессы - Анна Ахматова и Марина Цветаева, Марина
Цветаева и Анна Ахматова (здесь нет вторых, обе - Первые!) - обладали, кроме
божественного таланта необычайной силы (гения - если хотите!), еще и
буквально сверхъестественной силой духа, да и судьба каждой из них была,
собственно, сплошным, чистым и таким непреклонным - изо дня в день! -
героическим испытанием (это в наши-то времена еще более редкая для нас
диковина и более драгоценный повод для изумления, чем даже масштаб их
талантов), - что русский читатель, от цветаевских и ахматовских, ахматовских
и цветаевских времен начиная, оставляет в живых лишь тех поэтесс, которых не
проглотит, не выплюнет ни Та, ни Эта.
Нашу юность глотает Цветаева, нашу зрелость выплевывает Ахматова. Так -
чаще всего.
Неукротимое иго вечных сравнений, соизмерений, ссылок то на одну из
них, то на другую, то на обеих сразу - так нас читают, так слушают, так
любят или казнят. Как будто посреди колоссальной площади, где вечно
присутствует вездесущая, судействующая, пристально следящая толпа,
установлен некий силомер для русских поэтесс, единица силы - 1 (один)
ахмацвет, он же - цветахм! И та, кто захочет выжить в русской поэзии,
выжмет - должна выжать! - на этом силомере грандиозное число ахмацветов. А