"А.П.Морозов. Программист" - читать интересную книгу автора

про себя, и говорить про себя, и все это о самом себе.
Я поднялся на лифте на восьмой этаж и, не успев еще как следует нажать
кнопку звонка, уже стоял перед высоким прямоугольником света, возникшего на
месте открывшейся двери. Комолов и вправду был дома. Он сказал "Здравствуй"
и впустил меня в квартиру. Коля жил в большой коммуналке, в добротном старом
доме в центре Москвы.
Раньше (много раньше, тому ужо лет двадцать) жил вместе с мамой,
Антониной Викторовной. Отца своего он не то что не помнил, а и не видел
никогда в жизни. Аккомпаниатор среднего уровня (народные инструменты: домра,
балалайка), его отец покинул Антонину Внкторовну еще раньше, чем Коля
появился на свет. Теперь, поеле смерти матери, Коля остался один. Это, если
судить по графе анкеты, которая озаглавлена "Ближайшие родственники". На
самом деле над ним реет и направляет на путь истинный могущественная
родственная душа: сестра Антонины Викторовны, Исидора Викторовна.
Почему-то у большинства людей, живущих в добротных старых домах в
центре Москвы, имеются могущественные родственные души. Конечно,
статистических опросов я на сей предмет не проводил. Да и "могущество" я
употребляю здесь в не совсем обычном его значении. Есть "Стара Прага", есть
старая Рига, существует и старая Москва. И если в архитектурном, в осязаемо
физическом плане она почти сведена на нет, то это вовсе не касается ее
обитателей. Переселяясь в новые дома и в новые районы, они остаются
связанными со старой Москвой невидимо тонкими, серебряными нитями годов.
Настоящее бессильно над прошлым. Так же, как будущее будет невластно над
тем, что сейчас является настоящим. Здесь я консерватор. Я верю в незыблемый
консерватизм старого города, в неизгладимость во времени того отпечатка,
который он оттиснул на причастных к его тайному очарованию, к тайному
ордену, устав которого никогда не был написан, но который всегда
существовал. То, о чем я говорю, невидимо и неслышимо, к нему нельзя
прикоснуться, но оно более реально, чем бетон, стекло и асфальт. Бетон
устает, стекло просто-напросто бьется, и изнашивается асфальт. Но вечна
магия старого города, из поколения в поколение, от века и доныне.
И вере моей легко быть неколебимой: каждый раз, когда я вижу Исидору
Викторовну, я вижу во плоти апостола этой веры. И явление Исидоры Викторовны
настолько далеко от недостоверности мистики или оптической иллюзии, что веру
мою смело можно назвать знанием.
Я очень давно и очень хорошо знаю, что у Коли с самой колыбели было то,
чего не было у меня: могущественная родственная душа. Что над ним реют, что
его обнимают и поддерживают крылья, которые неслышно, с мощностью, в которой
нет видимых усилий, возносят его высоко-высоко... Может быть, и не к самому
солнцу, наверняка не к самому, но уж до той высоты, пока сам он не
испугается и не скажет "хватит", опн его донесут.
Неслышимая сила, увлекающая вверх...
То, чего не было у меня. Впрочем, неисповедимы пути господни. Не на то,
знать, и натаскивал он меня. А может, и так: у одного есть что-то, значение
н ценность чего понимает только другой.
Я снял плащ в коридоре и вслед за Колей зашел в его комнату. В белой
сорочке и светлом галстуке он порхал по комнате, как ангел, озабоченный
приемом делегации с грешной земли. Быстро начал снимать все неподходящие
предметы с неподходящих мест, подвинул кресло, пнул ногой табурет и наконец
сел к столу. К заброшенному н неубранному столу, на котором вперемешку