"А.П.Морозов. Программист" - читать интересную книгу автора

Все было рассчитано и одновременно спонтанно. Он любит и умеет
импровизировать. В меру истерично и в меру оскорбительно для меня. В ход
пошло все, лишь бы я согласился. Мне не хотелось играть и, конечно же,
совершенно ни к чему была его шапка. Но я видел, что он уже в таком
состоянии, что будет часами спорить и придумывать самые дикие варианты. И,
конечно же, немного задели его слова о цене за шапку. Она, ясно, стоила
больше пятерки. Немного задели, вызвали раздражение... Впрочем, на то были и
рассчитаны.
Короче, мы сели играть, и в короткий срок я выиграл у него все пять
рублей. Он поднялся и стал прощаться. Я молча наблюдал. Он надел пальто,
взял в руки шапку и как бы между прочим бросил: "Пятерик за мной. Идет?" -
"Ты играл на шапку", - ответил я. - "Ты что, серьезно?" - спросил он. Я
продолжал почти механически (как будто кто подталкивал) и, уже не зная, где
остановиться, ответил: "А это ты уж сам решай, как ты свое слово ставишь,
серьезно или так. Условия были твои. Я играть не хотел. Кажется, все ясно?"
Он с полубрезгливым, полутрагическим выражением лица швырнул шапку через всю
комнату, повернулся и выбежал, разумеется, хлопнув дверью. И разумеется, я
тут же выскочил за ним, и догонял его, и совал ему шапку в руки, пока он
наконец не выхватил ее у меня из рук и не швырнул далеко в сторону моего
дома. Идти за ним дальше было бессмысленно.
В тот раз он проиграл. (Хотя сам наверняка считал наоборот. Считал себя
победителем, заставившим меня вести себя неблагородно.) Но понял ли он через
этот проигрыш идею дисциплины? Как можно понять то, что тебе не нужно? Хотя
и из такого невыученного урока он все-таки сумел извлечь пользу. После того
случая он зарекся играть в какие бы то ни было игры под интерес. И хоть он
давал множество самых разнообразных, часто самых фантастических зароков, и
держался их обычно несколько дней, максимум недель, на этот раз слово
почему-то оказалось нерушимым. Но имело ли это отношение к идее дисциплины?
Ни малейшего.
И когда он пришел ко мне с рассказом о своих начальничках и внешне был
все тот же ироничный и несмущенный, но почему-то непонятно нервничал, я
сразу понял, что в этом случае Гена банка не сорвет. Не тот случай. То есть
как раз тот, тот единственный, когда никакими аргументами и никакими
способностями не возьмешь, когда надо или снизойти до возни иди отойти в
сторону.
Ортега-и-Гассет очень точно выразил эту позицию. Он не был нерешителен,
этот блестящий испанский интеллектуал, он сделал свою ставку, и никаких
сожалений о мире действия не чувствуется в его словах: как прекрасно
предоставить идти вперед генералам, промышленникам, политикам и время от
времени бросать им вслед отточенные, зрелые мысли. Ортега сделал все, что
только может сделать философ. Он не только полностью, исчерпывающим образом
проанализировал ситуацию, он еще без тени смущения, без так излюбленных
романтиками, а на деле бесплодных и обессиливающих колебаний сделал свой
выбор. Он не жалел о другой стороне Зазеркалья. Настоящий мыслитель вообще
не может жалеть о чем-либо, чем он не обладает. Он слишком ясно видит
барьеры логики, которые усмиряют, формуют сумятицу бытия, он ясно видит
факты и понимает, что их не обойти. Он обладает первой доблестью мыслителя:
смирением перед фактом. Смирением, которое не имеет, конечно, ничего общего
с идолопоклонством. Факт можно раздробить, как дробят кувалдой самую твердую
породу, его можно раздробить, закопать или даже вывернуть наизнанку. При