"Дэвид Моррелл. Последняя побудка" - читать интересную книгу автора

солнца, припекавшие голову, бесплодная желтая почва, однообразные подъемы и
спуски песчаной лощины как будто убаюкали его. Он знал, что следует быть
настороже. И даже немного нервничал. Но его не отпускало чувство, будто он
смотрит на все это со стороны. Он с интересом поглядывал на старика,
скакавшего впереди и разговаривавшего с лейтенантом; он говорил тихо,
указывая куда-то рукой, когда они приблизились. Остальные солдаты скакали
медленно, оглядываясь по сторонам, подпрыгивая в седлах в такт движению
лошадей. Потом они подъехали к месту, где перекрещивались песчаные дороги,
двинулись к ферме, и его ощущение, будто он тут ни при чем, усилилось. За
покатыми склонами было не видно горизонта. Он ничего не видел с обеих
сторон, кроме камней, песка и дорог, которые скрещивались с той, по которой
они скакали. Как будто это какой-то отдельный мир: всадники медленно
движутся, лошади цокают копытами, сбруя позвякивает. И в этом мире есть
только они, дорога в лощине, поворот, еще один поворот, лощина стала
глубже, шире, она вела к ферме, а он сидел, откинувшись в седле, и скакал
туда, куда она вела.
С того вечера ему почти не удавалось поговорить со стариком. Они
просто были слишком заняты, старик почти целыми днями находился в дозоре,
возвращался поздно вечером, слишком уставший, чтобы что-нибудь делать, и
сразу ложился спать. Все равно, им удавалось обменяться несколькими
словами, и Прентис был доволен. Ему казалось, старик стал более открытым,
более непринужденным. Не то что бы он говорил особенно долго или
многозначительно. Но он стал как-то проще в общении, как будто преодолел в
себе что-то дурное и теперь чувствовал облегчение.
Прентис чувствовал то же самое. Теперь, когда он понял причину своего
поведения, он обнаружил, что способен сдерживать себя. Он ощущал себя
повзрослевшим, научился приспосабливаться к лишениям и опасностям. Он
смотрел вперед, на старика, который теперь молчал и рассматривал вившуюся
перед ним лощину. Приятно было видеть его снова за работой. Сомнений не
было: старик знал, что делает. Видно было: он здесь главный, и это ощущение
не исчезало ни на секунду. Если на несколько дней он расслабился, то теперь
он снова был в своей лучшей форме, и, может быть, поэтому Прентису и
казалось, что он здесь ни при чем; скача вместе с колонной, он как будто в
то же время и отсутствовал - потому что старик взял дело в свои руки.
Они приблизились к повороту, и лейтенант уже спрыгивал с лошади, как
вдруг прогремел выстрел. Никто не шевельнулся, все только натянули поводья,
окаменев от изумления. Послышалось еще два выстрела, и все спрыгнули с
лошадей. Они кинулись к камням и канавам, старик соскочил с лошади и залег
у небольшого возвышения. Прентис нырнул в какую-то впадину; он не мог унять
дрожи. Он увидел, что старик первым выхватил пистолет и выстрелил. Потом
раздалось еще два выстрела, и лошади рванулись, помчались вниз по лощине и
подняли такое облако пыли, что оно полностью прикрыло старика. Он пополз к
вершине.
Прентис посмотрел на собственные руки и увидел пистолет. Он и не
сообразил, когда успел достать его. Он увидел, как старик пробирается к
вершине, сделал глубокий вдох и полез за ним, а следом и остальные
кавалеристы. Земля под ними осыпалась. Он полз на коленях, цеплялся руками,
наконец почти добрался до вершины, поднял голову и тут же, перепуганный,
пригнулся. Равнина была слишком открытой. После узкой лощины ему было не по
себе на открытом месте. Он присел на корточки, по-прежнему дрожа, за самой