"Андрэ Моруа. Воспоминания (Фрагменты книги) " - читать интересную книгу автора

Возвращение во Францию на борту теплохода "Нормандия" по сверкающему на
солнце океану напоминало Ватто, Мариво и Понтиньи одновременно:
лихорадочно-бессонные ночи, нескончаемые разговоры о политике,
нежно-шутливое воркование в салонах. В моих записях, сделанных на борту
теплохода и опубликованных сразу же по возвращении, я читаю следующее: "Что
предпримут Соединенные Штаты, если мы вступим в войну? Ничего - в течение
года. Через год они начнут оказывать нам финансовую и промышленную помощь. В
войну они включатся через два года после ее начала..." Предсказание, которое
впоследствии сбылось. Подплывая к Гавру, мы увидели остов полузатонувшего,
перевернутого вверх дном "Парижа" - только вздувшееся его брюхо торчало из
воды. Загадочным образом возникший пожар уничтожил корабль, на котором я
впервые пересек Атлантический океан. Не вражеская ли это диверсия?
Вернулись мы как раз к моменту моего вступления во Французскую
академию. Но еще до торжественной церемонии я был на другой, которая очень
меня взволновала. Директор Руанского лицея попросил меня присутствовать на
открытии нового памятника Корнелю во дворе лицея. С грустью я узнал о том,
что моего любимого гипсового Корнеля, мимо которого я проходил столько раз,
созданного Давидом д?Анже, размыли дожди. Цветущий кавалер, заменивший его
на пьедестале, привел меня в замешательство. Но рассказывать о Корнеле в
стенах, где сорок лет назад я начал читать его творения, было для меня
истинным счастьем. После открытия памятника был устроен прием, и мои бывшие
товарищи подарили мне бронзовую доску, отлитую одним из них, скульптором; на
одной стороне доски был изображен мост Бойелдье над Сеной, по которому я
ходил каждое утро в лицей, а на другой - парижский мост Искусств и
возвышающийся над ним купол Академии.
Глядя на моих старых руанских товарищей, убеленных сединами,
обремененных солидными животами и все же немного похожих на прежних юношей,
я испытывал приблизительно те же чувства, которые описывает Марсель Пруст,
повествуя о приеме у герцога Германтского. Все эти мальчики, с которыми я
когда-то играл в мяч, казалось, просто переоделись в стариков. Один из них
стал префектом, другой - сенатором, третий - полковником жандармерии. Многие
уже ушли на пенсию. Дюпре, открывший мне когда-то красоту музыки, еле ходил,
опираясь на две клюки. Моя мать специально приехала сюда из Эльбефа, как
когда-то приезжала на вручение премий, и упоенно слушала проникновенные
речи, в которых хвалили ее мальчика. А я думал: "Вечер на исходе пригожего
дня..." Увы, вечер только начинался, а на горизонте уже собирались грозовые
тучи.
Церемония принятия в Академию - одна из красивейших французских
традиций. Все в ней по-своему замечательно: старинное здание причудливой
архитектуры, тесная зала и собравшиеся в ней заслуженные люди, мундиры,
ритуальные фразы, а иногда - еще и высокая риторика. Речь, которую новый
член Академии должен читать на заседании, сначала утверждается комиссией.
Этот последний в своей жизни экзамен я сдал, снискав любезные похвалы.
Герцог де ла Форс заметил мне: "Надо заменить слово "безустанно" - его нет в
Академическом словаре".
Он был прав. После этого последнего испытания новоиспеченный академик
может участвовать в заседании. В тот момент, когда он входит, вся Академия
вежливо встает; новичок отвечает поклоном, затем садится и впервые
присутствует при работе над словарем. В контрасте между простотой
церемониала и величием института есть особое благородство и изысканность.