"Андрэ Моруа. Воспоминания (Фрагменты книги) " - читать интересную книгу автора

В четверг 22 июня 1939 года состоялось открытое заседание. Для
родственников и знакомых нового академика секретариат отводит двадцать мест,
так что я смог усадить на них лишь мать, жену, детей, родителей жены и
кое-кого из близких. Некоторые мои друзья раздобыли билеты через других
академиков, и, входя в зал, я увидел много дорогих мне лиц. Мое появление
сопровождалось барабанной дробью, стража при этом взяла на караул, а офицер
салютовал шпагой. Сидя между своими старшими собратьями, немного стесненный
новой зеленой формой и треуголкой с плюмажем, я рассматривал скульптуры,
возвышающиеся по обеим сторонам зала: Боссюэ и Фенелона. Чуть ниже меня
сидели генерал Вейган и дипломат Палеолог; в течение всего заседания я
больше всего, пожалуй, заботился о том, чтобы не толкнуть стоявший передо
мной на узенькой полочке стакан воды и не опрокинуть его на прославленные
головы.
"Слово предоставляется господину Андре Моруа для зачтения
благодарственной речи..."
Сердце мое бешено заколотилось, я встал. И тут раздались такие дружные
аплодисменты, что я сразу успокоился.
Вслед за мной слово получил Андре Шеврийон, на этот раз он воздержался
от обычных колкостей, так что мой звездный час не омрачила ни одна
неприятность. Слушая его, я вглядывался в череду внимательных лиц. У самого
стола президиума на высоких табуретах сидели парижские красавицы: Эдме де
Ларошфуко, Марта де Фель и Анриетта де Мартель. В середине амфитеатра я
заметил нежное лицо Фрэнсис Фиппс, чуть дальше - блестящие глаза Анны Эргон,
напоминавшие мне вечера в Понтиньи; Жанна Мориак сидела рядом со своими
дочерьми, а Бланш Дюамель - со своими сыновьями; еще выше восседали
четырнадцать внуков покойного Думика, группа нормандских лицеистов, мои
товарищи по оружию и несколько старых эльбефских друзей, вызвавших в памяти
грохот станков и дым фабричных труб. Необыкновенно радостно было в такой
важный день видеть вокруг себя друзей, с которыми связаны ключевые моменты
моей жизни. Но почему, пока Андре Шеврийон говорил о Байроне, Дизраэли,
Лиотее, в мозгу настойчиво звучала пророческая и скорбная строка из
греческой трагедии? Почему в этот торжественный день перед моими глазами
стояло гордое и кровавое лицо Муне-Сюлли из "Царя Эдипа"? Почему в то время,
как мне улыбались сотни губ, я не мог не думать о том, что Рок коварен во
все времена и печальная мудрость Софокла по-прежнему верна: "Счастливым
никого не почитай, пока не кончен срок его земной"?
Последние дни мира
Обрамленные ивами и тополями долины Перигора в июле 1939 года казались
еще более веселыми и безмятежными, чем прежде. На закате среди зеленой
листвы, как и раньше, пламенела карминовыми крышами ферма "Бруйяк", и веяло
от этой красоты привычным спокойствием. И как всегда, только осы,
слетавшиеся к цветам на столе, нарушали мое утреннее уединение. Мне
казалось, что эта тишина и подчеркнутая бездвижность словно заколдованной
природы, как и в июле 1914 года, таят в себе опасность. Каждое утро,
разворачивая газету, мы готовились прочесть смертный приговор нашему
счастью. Польша, Данциг, Коридор... Когда было опубликовано сообщение о
Версальском договоре, люди дальновидные сразу догадались, что с этой
странной карты, с этих в шахматном порядке поделенных территорий и начнется
следующая война. Сколько бы ни юлили политики, это было самое уязвимое
место, и Марс, похоже, целился именно в него. "..."