"Мишель Монтень. Опыты. Том I" - читать интересную книгу автора

придумать для пленника". Бетис не только сохранял полную невозмутимость, но
больше того, с вызывающим и надменным видом молча внимал этим угрозам. Тогда
Александр, выведенный из себя его гордым и упорным молчанием, продолжал:
"Преклонил ли он колени, слетела ли с его уст хоть одна-единственная мольба?
Но поверь мне, я преодолею твое безмолвие и, если я не могу исторгнуть из
тебя слово, то исторгну хотя бы стоны". И распаляясь все больше и больше, он
велел проколоть Бетису пятки и, привязав его к колеснице, волочить за нею
живым, раздирая, таким образом, и уродуя его тело. Случилось ли это из-за
того, что Александр утратил уважение к доблести, так как она была для него
делом привычным и не вызывала в нем восхищения? Или быть может, он настолько
высоко ценил собственную, что не мог с высоты своего величия видеть в другом
нечто подобное, не испытывая ревнивого чувства? Или же свойственная ему от
природы безудержность гнева не могла стерпеть чьего-либо сопротивления? И,
действительно, если бы она могла быть обуздана, она была бы обуздана, надо
полагать, при взятии и разорении Фив [13], когда у него на глазах было самым
безжалостным образом истреблено столько отважных людей, потерявших все и
лишенных возможности защищаться. Ведь тогда по его приказу было убито добрых
шесть тысяч, причем никого из них не видели бегущим или умоляющим о пощаде;
напротив, всякий, бросаясь из стороны в сторону, искал случая столкнуться на
улице с врагом-победителем, навлекая на себя таким путем почетную смерть. Не
было никого, кто бы, даже изнемогая от ран, не пытался из последних сил
отметить за себя и во всеоружии отчаянья найти утешение в том, что он
продает свою жизнь ценою жизни кого-нибудь из неприятелей. Их доблесть,
однако, не породила в нем никакого сочувствия, и не хватило целого дня,
чтобы утолить его жажду мщения. Эта резня продолжалась до тех пор, пока не
пролилась последняя капля крови; пощажены были лишь те, кто не брался за
оружие, а именно: дети, старики, женщины, дабы доставить победителю тридцать
тысяч рабов.

Глава II

О СКОРБИ

Я принадлежу к числу тех, кто наименее подвержен этому чувству. Я не
люблю и не уважаю его, хотя весь мир, словно по уговору, окружает его
исключительным почитанием. В его одеяние обряжают мудрость, добродетель,
совесть - чудовищный и нелепый наряд! Итальянцы гораздо удачнее окрестили
этим же словом коварство и злобу. Ведь это - чувство, всегда приносящее
вред, всегда безрассудное, а также всегда малодушное и низменное. Стоики
воспрещают мудрецу предаваться ему.
Существует рассказ, что Псамменит, царь египетский, потерпев поражение
и попав в плен к Камбизу [1], царю персидскому, увидел свою дочь, также
ставшую пленницей, когда она, посланная за водой, проходила мимо него в
одеждах рабыни. И хотя все друзья его, стоявшие тут же, плакали и громко
стенали, сам он остался невозмутимо спокойным и, вперив глаза в землю, не
промолвил ни слова; то же самообладание сохранил он и тогда, когда увидел,
как его сына ведут на казнь. Заметив, однако, одного из своих приближенных в
толпе прогоняемых мимо него пленных, он начал бить себя по голове и выражать
крайнюю скорбь [2].
Это можно сопоставить с тем, что недавно произошло с одним из наших