"Мишель Монтень. Опыты. Том III" - читать интересную книгу автора

наказание за перемену в своих взглядах на тех, кто в этом нисколько не
виноват: учитель порет ученика за его покорность, поводырь - следующего за
ним по пятам слепца. Гнуснейшее подобие правосудия! И философия также не
свободна от правил ложных и уязвимых. Пример, который нам приводят в
доказательство того, что личная выгода может брать порой верх над данным
нами словом, не кажется мне достаточно веским, несмотря на примешивающиеся
сюда обстоятельства. Вас схватили разбойники и затем отпустили на волю,
связав предварительно клятвою, что вы заплатите им определенную мзду;
глубоко неправ тот, кто утверждает, будто порядочный человек, вырвавшись из
их рук, свободен от своего слова и может не платить обещанных денег. Он
никоим образом от него не свободен. То, что я пожелал сделать, побуждаемый
страхом, я обязан сделать и избавившись от него, и даже если он принудил к
подобному обещанию мой язык, а не волю, я все равно должен соблюсти в
точности мое слово. Что до меня, то я всегда совестился отрекаться от своего
слова даже тогда, когда оно неосторожно слетало у меня с уст, опередив
мысль. Иначе мы мало-помалу сведем на нет права тех, кому мы даем клятвы и
обещания. Quasi vero forti viro vis possit adhiberi {Словно насилие может
повлиять на подлинно храброго человека (лат.).}. Личные соображения могут
считаться законными и извинять нас при нарушении нами обещанного лишь в
одном-единственном случае, а именно, если мы обещали что-нибудь само по себе
несправедливое и постыдное, ибо права добродетели должны стоять выше прав,
вытекающих из обязательств, которыми мы связали себя.
Я поместил когда-то Эпаминонда [35] в первом ряду лучших людей и не
отступаюсь от этого. До чего же возвышенно понимал он свой долг, он, который
ни разу не убил ни одного побежденного и обезоруженного им в схватке;
который не позволял себе даже ради бесценного блага - возвращения свободы
отчизне - предать смерти без соблюдения всех форм правосудия какого-нибудь
тирана или его приспешника; который считал дурным человеком того, кто,
будучи даже безупречным гражданином, не щадил в пылу битвы, среди врагов,
своего друга или того, с кем его связывали узы гостеприимства! Вот душа, и
впрямь отлитая из драгоценного сплава! Он вносил в самые жестокие и
необузданные человеческие деяния доброту и человечность, притом доведенную
до такой степени утонченности, какая известна лишь самым человечным из
философских учений. От природы ли была так чувствительна его душа, суровая,
гордая и несгибаемая в борьбе со страданием, смертью и бедностью, или ее
смягчило самовоспитание, но она стала на редкость нежною и отзывчивой.
Грозный, с мечом в руке и залитый кровью, он идет в бой, сокрушая и
уничтожая мощь народа, непобедимого в схватке со всеми, кроме него [36], но
старательно уклоняется в сумятице и гуще жестокой битвы от встречи с другом
или с тем, с кем его связывали узы гостеприимства. И он был поистине достоин
повелевать на войне, ибо в самом пылу ее, в самом яром пламени, в
неистовстве кровопролития способен был ощущать укоры доброго сердца. Ведь
это чудо - уметь вкладывать в такие дела хотя бы малую толику
справедливости, и только самообладание Эпаминонда могло примешивать к ним
кротость и снисходительность самых мягких нравов и душевную чистоту. И в то
время как один полководец сказал мамертинцам [37], что статуты ни в какой
мере не распространяются на вооруженных людей, а другой в разговоре с
народным трибуном - что одно время для правосудия, а другое для войны [38],
а третий - что звон оружия мешает ему слышать голос законов [39], Эпаминонду
ничто никогда не мешало слышать голоса учтивости и безупречной любезности.