"Борис Можаев. Тонкомер" - читать интересную книгу автора

до чужого дорвались: мы пройдем, а после нас хоть потоп.
- Это другой разговор! Ваше возмущение мне по душе.
Он поймал мою руку и слегка тиснул ее в знак одобрения. Потом
расстегнул фуфайку, достал из-за пазухи поллитровку водки и предложил мне,
чуть заикаясь:
- Не откажитесь со мной выпить. Может быть, я эту последнюю пью.
- Как так последнюю?
- Да вот так! Хотите я вам расскажу кое-что? Но наперед давайте выпьем
понемножку.
Я согласился.
- Ну, вот это хорошо! - повеселел рыжебородый. - Понравились вы мне
почему-то. Эх, служба! С Тихого - значит, свой. Варька, юколы! - крикнул
он своей спутнице.
- А теперь давайте знакомиться. - Он протянул мне руку и назвался: -
Евгений Силаев.
Я назвался в свою очередь.
Варя принесла нам вяленой кеты и два стакана из розовой пластмассы.
Евгений сначала налил Варе. Она выпила просто, без ужимок; ее угодливое
лицо с крошечным носиком и светлыми, словно перламутровые пуговицы,
глазками, сделалось строгим и хмурым. Взяв кусок юколы, она ушла под тент.
Юкола оказалась крепкой, как сыромятные ремни. С трудом раздирая зубами
бурые вязкие волокна, Силаев начал свой рассказ.



4


- Так слушай, друг. Началось это года четыре назад. Прослужил я к тому
времени на флоте порядком: и с японцами успел повоевать, и годиков пять
сверхсрочной прихватил. И вот возвратился в родной город, в Подмосковье.
До службы я слесарничал на механическом заводе. Ну и потянуло опять,
значит, к старому ремеслу. Да... - он машинально похлопал по карманам
фуфайки, ища папиросы. - Я и позабыл - нет у меня ни хрена, - потом вынул
папироску из моей пачки, закурил.
- Эх, служба! Ты не представляешь себе, как я радовался, когда снова
шел по родной улице. Тут тебе не только людям - деревьям и телеграфным
столбам готов был руку протянуть. А улица наша тихая, с палисадниками, вся
в тополях да в акациях. Прожил я на ней девятнадцать лет и не забыл там ни
одной канавы, помнил, где лужи разливаются в дожди, и мог бы с закрытыми
глазами дойти до своего дома. Только моего дома там уже не было, то есть
дом-то стоял, но жили в нем другие. Отец мой погиб на фронте, мать умерла
во время войны... Я уж и номер в гостинице заказал, но все-таки потянуло
меня к своему старому дому. Я и не предполагал тогда, что эта прогулка всю
мою жизнь изменит.
Он умолк на минуту, у него погасла папироска. Все время, пока он
разминал папироску и раскуривал, его крупные дымчатые глаза оставались
совершенно неподвижными. Странное впечатление было от этого: не то он
позабыл, про что рассказывал, не то думал совсем о другом.
- Помню как сейчас, - сказал он наконец, - подхожу я к знакомой калитке