"Сергей Дмитриевич Мстиславский. Накануне: 1917 год " - читать интересную книгу автора

сойтись. Заводы только с двенадцати выйдут.
- По Сампсоньевскому пойдем? - спросил Никита. - На ту сторону, в
город, не двинем? А лихо было бы!
- Нет, - ответила Марина. - На сегодня решили только здесь, дома, у
себя. В городе полиция изготовилась: на мостах заставы, на Невском -
ребята на разведку ходили - по дворам конные жандармы и городовые
запрятаны. Женщины наши - народ еще необстрелянный: как бы беспорядку не
вышло. Пусть для первого раза по району походят... попривыкнут...
Никита повел глазами по толпе, и глаза почему-то посумрачнели.
- А это, между прочим, верно. Да и не для баб одних. Улица - она
тоже... привычки требует...
Марина кивнула Наташе: подойти. И крикнула, закидывая за спину концы
мягкого пухового своего платка:
- Стройтесь, товарищи! В ряды. Во всю ширину улицы... Чтоб ни пройти,
ни проехать!
В рядах запели. Первые, ближайшие, потеснились, давая место Марине и
Наташе. Наташе стало холодно и жутко. Наверное потому, что кругом лица баб
стали сразу, как только стронулись, по-особому серьезными и строгими и еще
более, поэтому, далекими и чужими. А это же очень страшно, когда так вот,
в одном ряду, локоть к локтю, близко совсем, - чужой и далекий. И хотя
пели женщины не революционную, а самую обыкновенную вековечную русскую
песню о женской недоле, - звучала эта песня, здесь на улице, на морозном
просторе, совсем иначе, чем в комнате, в темном закутке, где раньше
доводилось слышать эту песню Наташе. И это тоже было странно и жутко.
При выходе на Сампсоньевский постовой городовой, сивобородый, с
медалями и шашкой, не торопясь, пошел навстречу, помахивая лапой в белой
вязаной перчатке.
- Куда, бабы! Расходись!
- Бабы? - крикнул из рядов задорный голос. - Не в ту дудку запел,
фараон! Такого нынче и слова нет.
Городовой сердито помотал головой.
- Но-но, там!.. Расходись! Свистну, наскачут конные... Будете
потом... полгода спины чесать...
Он и в самом деле вынул свисток... Но без команды, без сговора
женские - "бабьи" - шеренги бросились к нему бегом, обрывая песню.
Быстрые - не по-мужски сноровистые - руки вырвали свисток, сбили круглую
барашковую, с разлапым, двуголовым орлом шапку, вытащили шашку из ножен,
отобрали, сорвав шнур с шеи, револьвер, под уханье и хохот.
- Вояка!.. Продался пугалом стоять. Хоть бы фасон держал... Человек
за свою службу помирать должен, а ты сразу и руки врозь... Вот уж
доподлинно: баба!
- Держите!.. Мы его сейчас по-бабъи платком. Не пожалею обнову для
праздника.
С хохотом закрутили городовику голову ситцевым красным платком.
- Тронуть не смей! Сомнем... Видишь, нас - сила... Тысячи нас тут...
На богадельню, и на ту от тебя не останется.
Баба, худенькая, чернявая, повертела перед носом городовика отнятым
револьвером.
- Ну, иди! Как козел перед конным полком. К нам в деревню полк
приходил, я видела... Нарядный такой козел... убранный... Иди маршем!