"Е.Мухина. Суровая юность " - читать интересную книгу автора

и чаще слышна стрельба где-то недалеко в стороне от меня.
Светает. "Кукурузник" совсем низко над землей пролетел. Значит, наши
где-то недалеко. Может, заметил меня? Я и не пряталась, а, наоборот,
замахала руками. Разве заметит летчик одинокую фигурку, идущую по заросшему
полю? Некому сеять на этих полях, так и стоят они, заросшие бурьяном. Еще
одна фашистская колонна машин прошла по направлению Ростова, за ней -
колонна удирающих мотоциклистов. Я жду, пока они проедут, спрятавшись в
кустах, неподалеку от дороги. И снова, едва передвигая ноги, иду. Отчаяние
овладевает мной. Сколько можно идти, все не встречая своих? Уставшее солнце
клонится к вечеру, под ложечкой противно сосет до тошноты и боли.
И вдруг меня окликают по-русски. Я шла и не заметила, что на опушке
леска - солдаты, наши! Это саперы. Они обезвреживают мины, очищая дорогу
нашим танкам. У того, что окликнул меня, серая шинель, пилотка со звездой,
за спиной плащ-палатка и автомат на шее. Грязный, с обветренным лицом, он
похож на бронзовую статую. Небритый, хмурый, он стоял и смотрел на меня.
Потом подошел сержант. Он повел меня к командиру роты.
Попросила, чтобы меня немедленно отправили в разведотдел. Предупредила,
что сказать, кто я и откуда, не имею права. Старший лейтенант позвонил
куда-то по полевому телефону, оттуда приказали накормить меня. Я съела целый
котелок перловой каши, съела и краюху черного хлеба с чаем. Так и не помню,
как заснула. Разбудил меня сигнал машины.
- Где она?
Села в машину. Красноармейцы смотрели с интересом и любопытством. Разве
я похожа была на разведчицу? Просто грязная девчонка, шедшая от бабушки, и
больше ничего. Мы ехали всю ночь по трясучей, разбитой дороге. Я спала,
привязав мешок к руке, чтобы слышать, если вдруг будет кто-нибудь тащить
его. Ведь никто не знает, что за багаж в моем мешке. Еще не рассвело как
следует, когда мы въехали во двор штаба.
Начальник разведотдела велел накормить и обмундировать меня хоть
мало-мальски. На следующее утро я была отправлена на самолете в Адлер, в наш
крымский штаб.
Меня ждали. Видимо, из разведотдела уже сообщили. На аэродроме стояла
наша штабная машина.
Отдохнула и вниз по ступенькам, к долгожданному морю!
Тихо-тихо у его прозрачно-зеленоватой воды. Как приятно вот так,
раскинув руки, лежать на берегу, ни о чем не думая! Все-таки я сильно устала
за эти месяцы и за эти девять дней пути. Ноги гудят, как телеграфные столбы.
Ничего, теперь я дома, у себя, среди своих.
Прерывая мои мысли, кричат девчата:
- Хватит лежать! Сгоришь! Лучше давай заплывем, кто дальше!
Мигом встаю и мчусь в прохладную воду. Плывем. Хорошо! Метров сто
плывем. Начинаю уставать:
- Давайте назад! - кричу я, но они не слышат: все плывут и плывут.
Неохота отставать от них, но сил нет. Под коленями колики от холодной воды.
Это судорога. Надо поворачивать назад. Не могу больше плыть, сил нет. Как
раньше плавала, с десятиметровой вышки прыгала - и нипочем, а сейчас не
могу. В интернате плавали кроссом вдоль берега от Ермоловска до Адлера, и не
уставала. Слабая стала после Кущевки, надо отдыхать, и как можно
основательнее, а то сил не хватит выполнять новое задание.
Выбираюсь на берег и валюсь на камни. Лежу ничком. Слышу, как