"Валентина Михайловна Мухина-Петринская. Король трассы" - читать интересную книгу автора

могу!!!
Зиновий вдруг всхлипнул, крупные слезы потекли по его словно
обожженному лицу. Он приподнял одну из своих отяжелевших забинтованных рук
и, слегка прикасаясь - больно ведь тронуть, - отер слезы.
- Может, и вправду лучше ему умереть, ребята? - дрожащим голосом сказал
кто-то из стоявших сзади.
Произошло легкое движение, и убежденного Зиновием вытолкали из палаты.
- Ты не прав, Зинка, - сурово возразил Николай Симонов. - На фронте мой
отец потерял обе ноги. Так что ему было делать - с собой кончать? Мать-то
обрадовалась ему и безногому. Все твердила: "хоть жив, слава богу!" И сейчас
живет батька и на пенсию еще не хочет выходить. В типографии работает.
- Руки-то у твоего отца остались для работы?
На место изгнанного, надев его халат, осторожно проник в палату цыган
Мору, бригадир арматурщиков. За свои двадцать пять лет двадцать он кочевал
вместе с табором, а потом раздумал и решил жить иначе. На гидрострой он
пришел в числе первых. Растолкав всех, он приблизился к кровати.
- Зиновий Гусач, отдаю тебе бригадирство! Ты будешь бригадиром, я
звеньевым. Кому что руками показать надо, я покажу. Немой буду! Ты один
будешь приказывать. Твой авторитет наивысший! Велишь в воду идти - пойдем.
Не будет во всем мире бригадира лучше тебя! Был король трассы, будешь король
бригадиров!!! А всякие наряды выписывать - любой в конторе напишет под твою
диктовку. Не умирай, Зиновий, живи, прошу тебя, как человека! Умрешь
клянусь, обратно в табор уйду!
Никогда я не забуду этот час, когда его уговаривали парни. Я не
выдержал и тоже стал его уговаривать.
- Ты работал руками, будешь работать головой! - умолял я его. - Будем с
тобой учиться, заочно! Столько интересных профессий, где нужны только
способности, ум и доброе к людям сердце. Ты можешь стать инженером,
историком, воспитателем, литературоведом... Можешь заведовать Домом
культуры - мало ли что еще можешь сделать! А потом тебя полюбит хорошая
девушка, и ты еще будешь счастлив.
Последнее я, кажется, сказал зря, потому что Зиновий окончательно
помрачнел. Все подумали о Тане, которая ни разу не пришла к нему в палату...
Я сконфузился. Очевидно, я не так убеждал. А я с готовностью отдал бы ему
свою руку. Одна у Зиновия, одна у меня. Я уже спрашивал Александру
Прокофьевну, можно ли так сделать, но она сказала, что медицина еще не может
приставить человеку чужую руку...
Наступило тягостное молчание: парни истощили свои доводы. Странное
ощущение, будто все это уже было, возникло у меня. Была эта полупустая
палата, больничный запах, воспаленное обмороженное лицо Зиновия на подушке,
тяжело дышащие, на грани слез, мужественные обветренные парни в грубых
сапогах и белых халатах. И я уже был - его друг, беспомощный, растерянный,
не знающий, что делать, навсегда раненный жалостью.
- Подумай, Зиновий, - вполголоса сказал Костя. - Мы пойдем... докторша
долго не велела быть... ты - подумай!
Они ушли, ступая на цыпочках, зная, что все уговоры бесполезны. Опять
приходили врачи, сестры и что-то делали с Зиновием - новокаиновую блокаду,
уколы, накладывали повязки с антисептиками и антибиотиками, но все это был
паллиатив, как сказала Александра Прокофьевна, потому что руки уже были
мертвы. И, если мертвое не удалить, оно убьет живое.