"Рю Мураками. Танатос ("Меланхолия" $3)" - читать интересную книгу автора

- Это называется "патио".
- Да, верно. Там был еще небольшой фонтан, почти разрушенный... голубое
небо, белые стены - очень красивое сочетание, было что-то около полудня и
тени почти исчезли, я танцевала, и края мой юбки разлетались в стороны. Было
много народу, пришли все, кто жил по соседству, пили лимонный сок, пиво и
еще что-то, некоторые были пьяны, но у всех был очень счастливый вид.
- Это был какой-то праздник?
- Нет, просто учитель интересовался местной музыкой, многие хотели
сыграть для него; в каждом городе собиралось множество музыкантов, чтобы мы
послушали их музыку и песни, нас ждали везде.
Бросив взгляд в зеркало заднего вида, я заметил, что она плачет, глядя
куда-то вдаль. Слезы текли по ее щекам и собирались на подбородке, словно
капли дождя. Она не пыталась утереться; похоже, что она даже не поняла, что
плачет. А слезы все текли, оставляя в слое пудры мокрые дорожки. Она
плакала, не говоря ни слова, тихо, отрешенно, пока мы не проехали
Сьенфуэгос.
По дороге брели женщины с детьми, торговцы толкали свои тележки. Вообще
в Гавану ходит автобус, но когда именно, здесь никто не знает. Среди
голосовавших на шоссе выделялись военные. Машин практически не было, лишь
иногда мы обгоняли грузовик с прицепом, набитым пассажирами.
- Раньше мне очень нравилось ездить здесь ночью, - произнесла актриса.
Ветер высушил слезы. Оставшиеся на лице следы делали ее похожей на
клоуна. Но все равно это лицо было прекрасным.
- Трудно поверить, - продолжала она с легкой улыбкой, - здесь столько
звезд, что небо кажется сплошь серебряным.
Сьенфуэгос давно пропал за горизонтом, и пейзаж с обеих сторон
изменился. Теперь перед нами расстилалась красноватая долина с редкими
оливковыми рощицами. Дорога блестела на солнце, словно серебряный
фоторефлектор, так что приходилось постоянно щурить глаза и надевать темные
очки. Актриса выпрямилась на краю сиденья, будто собираясь потянуться,
поправила разметавшиеся от ветра волосы и снова предалась воспоминаниям.
Над асфальтом дрожал нагретый воздух, через открытое окно ветер доносил
запах скошенной травы. Голос актрисы временами звучал как колокольчик,
пробуждая во мне неясную печаль. Она вещала как ведущая детской передачи. Я
вспомнил, что моя мать точно так же разговаривала с отцом, когда мы
путешествовали на машине. Актриса говорила спокойно, расслабленно, не
пытаясь, как вчера, имитировать чью-то манеру речи. На этот раз она
вспоминала их с Язаки поездку по западному побережью Кубы. Голос ее звучал
ровно, казалось, что она говорит, не обращаясь ко мне, словно актер,
читающий перед микрофоном чей-то рассказ.
С того времени прошло уж немало лет, но ей казалось, как будто это
происходило вчера или в прошлой жизни. Прилетев из Нью-Йорка, они сразу же
приняли весь кокаин, который у них оставался. Окна их номера выходили прямо
на бассейн. Она сказала "приняли что-то вроде кокаина". Оригинально и вполне
в ее духе. Потом, в мазохистском порыве, который обуревал их каждый раз
после приема наркотиков, она опустилась на колени перед Язаки и стала
ласкать его член невообразимо долго. "Невообразимо долго", по ее словам,
означало с того момента, как они улеглись, включив музыку, и до того, как
небо на востоке начало бледнеть. Она ласкала его член главным образом руками
и ртом. Руками и ртом, в невообразимых вариациях. Это были ласки по всей