"Рю Мураками. Танатос ("Меланхолия" $3)" - читать интересную книгу автора

успели высохнуть кровавые следы. Кардозо попросил актрису опуститься перед
алтарем на колени.
Когда я увидел, как она повинуется указаниям шамана и преклоняет колена
на плиты пола, мне стало не по себе. Кардозо положил перед ней подушку, но,
не заметив ее, она опустилась прямо на камень, согнув спину и низко наклонив
голову, приняв еще более мазохистскую позу, чем какой-нибудь христианин на
молитве. Мне показалось, что эта покорность очень идет ей, и тут же возник
вопрос: а по какой причине подобные позы принимают люди? Почему мне пришла в
голову такая мысль? Мне думается, что такие позы не были обусловлены
необходимостью. И уж точно они пошли не от воинственных племен, охотников,
например. Когда же люди почувствовали в них необходимость? Как была
придумана такая просительная поза, означающая признание поражения и ожидание
кары? В чем ее необходимость? Какой цели она служит? Знал ли Язаки ответ на
этот вопрос? Или же он отвечал, что подобные глупые вопросы его не
интересуют? Коленопреклоненная актриса, казалось, задыхалась. Думаю, так оно
и было. Мне было по-настоящему плохо, и не потому, что мне было больно на
нее смотреть, а потому, что я чувствовал какое-то странное агрессивное
желание. Эта задыхающаяся и униженная женщина выглядела дьявольски
непристойно.
На алтаре стояли, вытянувшись в одну линию, глиняные статуэтки и цветок
с красными лепестками, желтым стеблем и мохнатыми листочками. Цветок и
листья были взяты от разных растений. Листья были такого насыщенного
зеленого цвета, что на свету казались темно-голубыми. Из-за полупрозрачных
волосков, которые густо их покрывали, и глубоко вдавленных прожилок эти
листья были похожи на какое-то беспозвоночное, выползающее на морской берег.
Когда-то мне объясняли причину, по которой цветок и листья берутся от разных
растений, но к тому моменту я уже успел забыть это. У подножия алтаря я
заметил вымазанные кровью птичьи перья. Белые перья с головы петуха. Капли
крови на них образовывали пятно правильной формы. По краям черепашьего
панциря еще оставались кусочки мяса. Панцирь был шестиугольной формы, с
рисунком в виде спирали черного и зеленого цвета. Лапа животного оказалась
обрубком козьей ноги длиной приблизительно сантиметров в десять. Шерсть на
ней была тщательно зачесана, а металлическое копытце сверкало как зеркало.
Эта нога напомнила мне бритву, которую я привез из Японии и постоянно
пользовался здесь.
Кардозо стоял позади актрисы и что-то бормотал низким голосом. Нечто на
языке йоруба, я так и не понял. Интонации совершенно отличались от
испанских. Это было похоже на какой-то странный, назойливый и нескончаемый
ритм, который стал словом. Потом Кардозо сильно встряхнул актрису за плечи и
сказал ей, что она может сесть на стул.
- Перед тем как я буду спрашивать о вашей судьбе Элегуа, мне будет
необходимо задать вам несколько очень простых вопросов. Разумеется, мне
будет нужен и переводчик, но если на какой-нибудь вопрос вы не захотите
отвечать, то не отвечайте. С другой стороны, я попросил бы переводчика очень
точно переводить мне каждое слово, что бы оно ни означало. Переводчик должен
немедленно забыть все то, что я буду спрашивать и что она будет отвечать.
Это понятно?
- Да, понятно, - ответил я.
Кардозо знал, как меня звать, но называл меня "переводчик". Вскоре
после моего приезда в Варадеро один старик, которого я встретил на берегу