"Рю Мураками. Танатос ("Меланхолия" $3)" - читать интересную книгу автора

моря, рассказал мне, что человеческое имя обладает большой силой. Магической
силой. Если ты кому-нибудь называешь свое имя, то тем самым ты даешь
некоторую власть этому человеку. Поэтому нельзя называть свое имя кому
попало. Если человек окажется колдуном, то он может навести на тебя порчу, а
без имени у него ничего не выйдет. Забавный был дед, все распевал стихи на
морском берегу. Так вот, Кардозо, зная, как меня зовут, все равно называл
меня "тот, кто переводит". Он совсем не обращал на меня внимания, словно
меня и не существовало вовсе. Я оказался здесь всего лишь в качестве
переводчика и уподоблялся некоему аппарату.
Кардозо и актриса сели друг напротив друга за маленький примитивный
столик-инвалид, кое-как сколоченный. Кардозо открыл толстую тетрадь с
пожелтевшими страницами, исчерканную карандашными пометками, и положил перед
собой восемь ракушек, соединенных между собой нейлоновой ниткой, словно
бусы. Темноватые, размером не более кончика мизинца, формой они напоминали
компьютерную мышь. С внешней своей стороны они были покрыты нежной зубчатой
бахромой. Каждая правая страница тетради была исписана убористым почерком,
каждая левая оставалась девственно-чистой. Я разглядел испанские слова. Мне
говорили, что йоруба не имеют письменности, но я не знал, правда ли это.
Среди испанских слов встречались странные знаки, одни из них напоминали
нули, другие - единицы. Знаки были выписаны по шестнадцать в ряд и на разных
строчках. Все вместе походило на записи с пояснениями какого-нибудь
специалиста-электронщика.
- В этой тетради, - пояснил Кардозо, - отмечены судьбы почти трех тысяч
человек. Я прочитал их так же, как и их будущее. Вы будете две тысячи сто
семьдесят восьмой. Я узнаю судьбу любого человека, который приходит ко мне,
согласно указаниям Элегуа. Единственное условие: приходящий должен
относиться с уважением к Элегуа, иначе все будет напрасным. Для начала я
хочу узнать ваше имя. Имя, которое дали вам ваши родители.
Едва актриса успела произнести "Рейко Сакураи", как свет в комнате
погас. Это было всего-навсего обычное отключение электричества, весьма
частое для Гаваны, но мне показалось, что сейчас в этом была повинна сама
актриса, которая назвала свое имя. Я тотчас же вспомнил, что она совсем
недавно казалась непристойной, когда стояла на коленях перед алтарем.
Честное слово, можно было подумать, что эта женщина, которая хотела
исчезнуть из мира, только что и проделала этот фокус, назвав себя по имени.
- Это уже второй случай за сегодня, - проворчал Кардозо. - Кондиционер
не работает, на окнах нет москитных сеток, поэтому, если их открыть, то от
комаров не будет отбоя. Ну что тут поделаешь?! Вы будете ждать, пока включат
свет, или желаете продолжить при свечах? Решать вам.
У меня уже начинали потеть подмышки, но актриса сказала, что хочет
продолжить. Кардозо снял с алтаря три свечи, поставил их на стол и чиркнул
спичкой. Первое, что я увидел, - это дрожащее в отсветах пламени лицо
актрисы.
- Ну-с, продолжим. Теперь назовите дату вашего рождения.
- Четвертое марта тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года.
- Хорошо. А теперь назовите любое число от одного до девяти, какое
взбредет вам в голову.
- Шесть.
Кардозо забормотал что-то на языке йоруба. Он протянул связку раковин
актрисе.