"Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. В руках врага (цикл Дестроер)" - читать интересную книгу автора

- Все что угодно, - сказал Римо, вспомнив первые беседы с Чиуном:
тогда он пытался понять, кто был чьим отцом и кто была чьей матерью, и все
их имена звучали невыносимо одинаково и очень тривиально. Тогда Чиун
говорил, что Римо ничему не научится, ибо он начал свое обучение слишком
поздно.
- Вот Василивич выучился бы, - сказал Чиун. - Он был хороший. В еще
не написанной истории моего мастерства я назову себя "наставником
неблагодарных".
Римо включил телевизор, который на подставке выехал из стены прямо
над головой. На экране возникло изображение Шарля де Голля. Он что-то
говорил.
Это был документальный фильм. Римо не понимал по-французски. Чиун
понимал.
Если бы багаж Чиуна не потерялся при погрузке, он бы сейчас мог
смотреть свои собственные телепрограммы, записанные на пленку. В последнее
время он в основном смотрел старые передачи. Америка, по его словам,
осквернила свою исконную художественную форму, допустив в нее порок,
насилие и повседневную жизнь. И Римо никак не мог отвратить Чиуна от
мысли, что в каждой американской семье есть то ли наркоман, то ли
истязатель детей, то ли больной лейкемией, то ли мэр-взяточник или
несовершеннолетняя дочь, недавно сделавшая аборт.
Чиун взглянул на изображение де Голля и попросил Римо выключить
телевизор.
- От этого человека никогда нельзя было дождаться приличной работы, -
сказал он. - Вот Бурбоны, те да, они умели нанимать убийц. Во Франции
всегда хорошо работалось до той поры, пока власть не перешла к этим
зверям. - Чиун печально покачал головой. Он сел на пол посреди мягкого
коричневого паласа перед двумя большими кроватями. Под "зверями", в чьи
лапы перешла власть, Чиун имел в виду лидеров французской революции 1789
года. Все французские президенты с той поры были, по разумению Чиуна,
кровожадными радикалами.
- Сдаюсь, - сказал Римо. - Когда, интересно знать, я отказался
слушать твою декламацию поэзии Ун? Я никогда не слышал ничего подобного.
- Я читал стихи этому милому пареньку Василивичу.
- Ах это, - сказал Римо. - Я не понимаю Ун.
- Но и этот ковер не понимает, и вон тот деревянный шкаф не понимает,
- ответил Чиун и, вздохнув глубоко, сказал, что должен открыть Римо глаза
на Париж - хотелось бы только надеяться, что Римо запомнит хоть малую
толику из того, что услышит.
Спустившись в вестибюль "Лютеции", Чиун начал непонятно о чем
припираться с консьержем и быстро заставил его умолкнуть.
Римо поинтересовался, в чем суть спора.
- Если бы ты понимал французский, ты бы понял, - ответил Чиун.
- Ну не понимаю я по-французски!
- Тогда ты все равно не поймешь, - сказал Чиун, точно это было лучшим
объяснением.
- Но я хочу знать! - настаивал Римо.
- Тогда выучи французский, - сказал Чиун. - Настоящий французский, а
не эту абракадабру, которой пользуются ныне.
Они вышли на бульвар Распай. Две пожилые дамы в небольшом белом