"Альфред де Мюссе. Исповедь сына века" - читать интересную книгу автора

Мне было тогда девятнадцать лет; я не знал еще ни горя, ни болезни;
нрава я был гордого и вместе с тем прямого; я был исполнен самых радужных
надежд и не умел сдерживать порывы сердца. Выпитое вино играло у меня в
крови; то была одна из тех минут опьянения, когда все, что видишь, все,
что слышишь, говорит тебе о твоей любимой. Вся природа представляется
тогда драгоценным камнем с множеством граней, на котором вырезано
таинственное имя. Хочется обнять всех, у кого видишь улыбку на устах, и
чувствуешь себя сродни всему живущему. Моя возлюбленная назначила мне
ночное свидание, я медленно подносил к губам бокал и смотрел на нее.
Обернувшись, чтобы взять тарелку, я уронил на пол вилку. Желая поднять
ее, я нагнулся и, не найдя ее сразу, приподнял край скатерти, чтобы
посмотреть, куда она закатилась. Тут я увидел под столом туфельку моей
возлюбленной, покоившуюся на башмаке молодого человека, сидевшего подле
нее; их ноги скрестились, сплелись и то и дело слегка прижимались одна к
другой.
Я выпрямился, сохраняя на лице полное спокойствие, велел подать другую
вилку и продолжал ужинать. Моя возлюбленная и ее сосед были тоже вполне
спокойны, почти не разговаривали между собой и не смотрели друг на друга.
Молодой человек, положив локти на стол, шутил с другой женщиной, которая
показывала ему свое ожерелье и браслеты. Моя возлюбленная сидела
неподвижно, в ее застывшем взоре разлита была томность. Все время, пока
длился этот ужин, я наблюдал за ними и не уловил ни в их жестах, ни в
выражении лиц ничего, что могло бы их выдать. Под конец, когда подали
фрукты и сладости, я умышленно выпустил из рук салфетку и, снова
нагнувшись, увидел, что оба оставались все в том же положении, тесно
прижавшись друг к другу.
Я обещал моей возлюбленной, что после ужина отвезу ее домой. Она была
вдовой и потому пользовалась большой свободой, имея к своим услугам одного
старика родственника, который приличия ради сопровождал ее при выездах в
свет. Когда я проходил между колоннами вестибюля, она окликнула меня. "Ну,
вот и я, Октав, - сказала она, - едем". Я расхохотался и, ничего не
ответив ей, вышел на улицу. Пройдя несколько шагов, я присел на тумбу. О
чем я думал, не знаю; я точно отупел и лишился здравого смысла из-за
неверности этой женщины, которую я никогда не ревновал и не подозревал в
измене. То, что я сейчас видел, не оставляло у меня никаких сомнений. Я
чувствовал себя так, словно меня ударили дубиной по голове, и ничего не
помню из того, что творилось во мне, пока я продолжал сидеть на этой
тумбе, разве только - как я машинально поднял глаза к небу и, увидев
падающую звезду, поклонился этому мимолетному свету, который для поэтов
являет собой разрушенный мир, торжественно сняв перед ним шляпу.
Я очень спокойно вернулся домой, ничего не ощущая, ничего не чувствуя и
словно лишившись способности мыслить. Тотчас раздевшись, я лег в постель,
но едва я положил голову на подушку, как дух мщения овладел мною с такой
силой, что я вдруг выпрямился и прислонился к стене, словно все мышцы
моего тела сразу одеревенели. Я с криком вскочил с постели, простирая
руки, не в состоянии ступать иначе как только на пятки: нервная судорога
сводила мне пальцы ног. Так я провел около часа, совершенно обезумевший,
окоченелый, как скелет. Это был первый приступ гнева, испытанный мною.
Человек, которого я застиг врасплох подле моей возлюбленной, был один
из самых близких моих друзей. На другой день я пошел к нему в