"Альфред де Мюссе. Исповедь сына века" - читать интересную книгу автора

Когда я приехал домой, из раны обильно пошла кровь, и это принесло мне
большое облегчение: слабость заставила меня забыть гнев, причинявший мне
больше страданий, чем рана. Я с наслаждением лег в постель, и, мне
кажется, никогда я не пил ничего более приятного, чем первый поданный мне
стакан воды.
После того как я слег, у меня открылась лихорадка. Вот когда слезы
полились у меня из глаз. Мне казалось непостижимым не то, что моя
любовница разлюбила меня, а то, что она меня обманула. Я не понимал, каким
образом женщина, не вынуждаемая ни долгом, ни корыстью, может лгать
мужчине, если она полюбила другого. Двадцать раз в день я спрашивал
Деженэ, как это возможно. "Если бы я был ее мужем, - говорил я, - или
платил бы ей, мне это было бы понятно. Но почему, если она меня больше не
любит, не сказать мне об этом? Зачем меня обманывать?" Я не понимал, что в
любви возможно лгать, я был тогда ребенком, и признаюсь, что и сейчас все
еще не понимаю этого. Всякий раз как я влюблялся в какую-нибудь женщину, я
говорил ей это, и всякий раз как я охладевал к какой-нибудь женщине, я
говорил ей это с той же искренностью, ибо я всегда полагал, что в такого
рода вещах наша воля бессильна, а преступна только ложь.
На все мои слова Деженэ отвечал мне: "Это низкая женщина, обещайте мне
не видеться с ней больше". Я торжественно поклялся ему в этом. Он, кроме
того, посоветовал не писать ей вовсе, даже с тем, чтобы укорять ее, а если
она напишет, не отвечать ей. Я обещал ему все это, слегка удивляясь его
настойчивости и возмущаясь тем, что он может предполагать обратное.
Однако первое, что я сделал, - как только смог встать и выйти из
комнаты, - я поспешил к моей любовнице. Я застал ее в одиночестве:
неодетая и непричесанная, она с удрученным лицом сидела на стуле в углу
своей комнаты. Вне себя от отчаяния я стал осыпать ее неистовыми упреками.
Я кричал на весь дом, и в то же время слезы порой так бурно прерывали мою
речь, что я падал на постель, чтобы дать им волю.
- Ах, неверная! Ах, презренная! - плача, твердил я ей. - Ты знаешь, что
я от этого умру, тебе это приятно? Что я тебе сделал?
Она кинулась мне на шею, сказала, что была увлечена, обольщена, что мой
соперник подпоил ее за этим злосчастным ужином, но что она никогда не была
близка с ним, что она на миг забылась, что она совершила проступок, а не
преступление, - словом, что она понимает, какое зло она мне причинила, но
что, если я не прощу ее, она тоже умрет. Стараясь меня утешить, она
истощила все слезы, какие сопровождают искреннее раскаяние, все
красноречие, каким обладает горе; она стояла на коленях, бледная,
растерянная, платье ее распахнулось, волосы разметались по плечам, -
никогда еще я не видел ее столь прекрасной, и, хотя я содрогался от
отвращения, это зрелище возбуждало во мне самые пылкие желания.
Я ушел разбитый, в глазах у меня мутилось, я с трудом держался на
ногах. Я решил никогда больше с ней не видеться, но не прошло и четверти
часа, как я вернулся к ее дому. Какая-то отчаянная сила толкала меня туда;
у меня было тайное желание еще раз обладать ею, лаская ее великолепное
тело, испить до дна все эти горькие слезы, а затем убить ее и себя. Короче
говоря, я глубоко презирал и вместе с тем обожал ее; я чувствовал, что ее
любовь несет мне гибель, но что жить без этой женщины я не могу. Я вихрем
взлетел по лестнице, не обратился ни к кому из слуг, а просто вошел и,
зная расположение комнат в доме, распахнул ее дверь.