"Роберт Музиль. Соединения" - читать интересную книгу автора

ускользающее. Она посмотрела вокруг: тихо и прямо стояли дома, обрамляя
площадь, на башне били часы. Круглые металлические удары отскакивали от
стен, отрывались в падении друг от друга и порхали над крышами. Клодине
казалось, что теперь они со звоном покатятся вдаль, не касаясь земли, и она
сразу с трепетом почувствовала, как голоса шествуют по свету, многобашенные
и тяжелые, как громыхающие железные города, - это то, у чего нет разума.
Независимый, неуловимый мир чувств, который лишь поневоле, случайно и
беззвучно ускользая, соединяется с ежедневным рассудком, как та бездонно
глубокая, мягкая тьма, которая иногда затягивает безоблачное, застывшее
небо.
Казалось, будто что-то стоит вокруг и смотрит на нее. Она ощутила
возбуждение этого человека, как какой-то прибой в бессмысленных далях, как
что-то мрачно, одиноко бьющееся о самое себя. И постепенно у нее появилось
такое чувство, будто то, чего этот человек от нее домогался, это сильнейшее
с виду действие, было чем-то совершенно безличным; не более серьезное, чем
когда тебя разглядывают посторонние; это было словно глупое и тупое
разглядывание, так же смотрят друг на друга посторонним взглядом отдельные
точки в пространстве, которые с помощью чего-то неуловимого объединяются в
случайный образ. Она вся сжалась от этого чувства, оно сдавливало ее, словно
она сама была такой точкой. У нее было при этом странное ощущение самой
себя, оно не имело теперь ничего общего с духовностью и самостоятельным
выбором ее существа и было все же таким, как всегда. И сразу исчезло
сознание того, что стоящий рядом человек обладал отвратительной будничностью
духа. У нее было такое ощущение, будто она где-то далеко за городом, и
вокруг нее замерли в воздухе звуки, а в небе - облака, и они приросли к
своему месту в пространстве и к этому мгновению, и Клодина уже больше не
отличалась от них, в ней тоже было что-то стремительное, звучное, ...и ей
стало казаться, что она напоминает любовь животных, ...и облаков, и звуков.
И почувствовала, что глаза советника ищут ее глаз... и она испугалась, и
ощутила, что нужна себе, и вдруг ее одежда показалась ей чем-то скрывающим
последнюю оставшуюся у нее нежность, и почувствовала, как струится под кожей
кровь, ей казалось, что она вдыхает свой собственный острый, дрожащий запах,
и у нее не было больше ничего, кроме этого тела, которое она должна была
отдать, и этого исполненного духовности, поднимающегося над
действительностью ощущения души, этого чувства тела - ее последнего
блаженства, - и она не знала, становилась ли в этот миг ее любовь величайшей
дерзостью, или она уже поблекла, и чувства распахиваются теперь наружу, как
окна, в которые глазеют любопытные?
Потом она сидела в столовой. Был вечер. Она чувствовала себя одинокой.
Одна женщина сказала ей: "Я видела сегодня после обеда вашу дочурку, когда
она ждала вас, это прелестный ребенок, она наверняка доставляет вам много
радости". Клодина в этот день не заходила в институт, но ответить она ничего
не могла, ей вдруг почудилось, что вместо нее сидит среди этих людей лишь
какая-то бесчувственная ее часть, или как будто ее тело покрыто роговой
оболочкой. Затем что-то все же откликнулось в ней, и при этом было такое
впечатление, будто все, что она говорила, опускалось в какой-то мешок или
запутывалось в сетях; ее собственные слова казались ей чужими среди слов
других людей; словно рыбы, которые бьются о влажные холодные тела других
рыб, трепыхались ее слова в невысказанной сумятице мнений.
Отвращение охватило ее. Она вновь почувствовала: дело не в том, что она