"Роберт Музиль. Три женщины" - читать интересную книгу автора

прибыли сюда из Германии еще во времена Тридентского собора и с тех пор
выветрелым немецким камнем вросли меж итальянцев в здешнюю землю. Обычаи
своей прежней жизни они наполовину сохранили, наполовину забыли, а то, что
сохранили, уже, похоже, и сами не понимали. Весной бурные ручьи с гор
вымывали у них почву из-под ног, некоторые дома, стоявшие прежде на холме,
повисали над краем пропасти, а их это ничуть не беспокоило; с другой же
стороны, мутные волны новых времен прибивали к ним в дома самый
разнообразный мусор. Тут можно было увидеть и дешевые полированные шкафы, и
потешные открытки, и олеографии, но иной раз на глаза попадалась посуда, из
которой, возможно, ели еще во времена Лютера. Они, эти люди, были
протестантами; однако же, хотя, судя по всему, единственно эта цепкая
приверженность к своей вере уберегла их породу от итальянской примеси,
хорошими христианами они не были. Поскольку они прозябали в бедности, почти
все мужчины вскоре после свадьбы покидали своих жен и на долгие годы уезжали
в Америку; оттуда они привозили домой скудные накопления, обычаи городских
борделей и безбожие, но отнюдь не острый ум цивилизации.
Сразу по прибытии Гомо услышал здесь историю, надолго занявшую его
воображение. История случилась не так давно, в последние десять-пятнадцать
лет; один крестьянин, находившийся в отлучке немалый срок, вернулся из
Америки и снова улегся к жене в постель. Некоторое время они радовались
тому, что опять вместе, и жизнь их шла своим чередом, пока не растаяли
последние сбережения. Тщетно прождав новых сбережений, как назло застрявших
где-то на пути из Америки, крестьянин заново снарядился в дорогу, чтобы, по
примеру других земляков, подзаработать себе на жизнь ремеслом лоточника, а
жена осталась вести дальше убыточное хозяйство. Но назад он уже не вернулся.
Зато несколькими днями позже на одном из дальних хуторов объявился еще один
крестьянин, вернувшийся из Америки, с редкостной точностью высчитал, как
давно они не виделись, потребовал на стол ту же еду, что они ели в день
расставания, все знал даже про корову, которой давно уже и в помине не было
на дворе, и сумел по-отечески поладить с детьми, которых послало ему иное
небо, нежели то, что сияло все эти годы над его головою. Однако и этот
крестьянин, пожив некоторое время в свое удовольствие, отправился в
путь-дорогу с коробом всякого добра и больше не вернулся. История
повторилась в округе и в третий, и в четвертый раз, пока кто-то не
сообразил, что это был авантюрист, работавший вместе с их мужчинами за
океаном и все у них выспросивший. В конце концов его забрали и посадили, и
больше он не появлялся. Все женщины об этом жалели, потому что каждой
хотелось теперь заполучить его еще денька на два и свериться поточнее со
своей памятью, чтобы не подвергаться насмешкам зря; каждая, как теперь
оказалось, сразу же почуяла тут что-то неладное, но ни одна не была
настолько уверена в своих подозрениях, чтобы поднимать из-за этого шум и
ущемлять вернувшегося хозяина в его законных правах.
Вот такие это были женщины. Их ноги выглядывали из-под коричневых
шерстяных юбок с широкой, в ладонь, красной, голубой или оранжевой каймой, а
платки, что они носили на голове и перетягивали крест-накрест на груди, были
из дешевого набивного ситца с современным фабричным рисунком, но что-то в
расцветке или в расположении узора вдруг отсылало к столетиям предков. И
дело тут было не просто в старинном крестьянском уборе, а в самом их
взгляде: стародавний, прокочевавший сквозь даль веков, он до сегодняшнего
дня дошел уже замутившимся и стертым, но собеседник все еще явственно ощущал