"Виктор Мясников. Нас научили " - читать интересную книгу автора

год, школа пошел... Два сестра ещё маленький, я самый болшой, да..." Он
приподнял, выставил перед собой тусклый автомат - железную машину смерти.
И ТОТ понял все. Закатил угасшие глаза, брызнул истерической пеной,
рванул отвороты куртки, заворачивая с плеч на спину, топыря черными куцыми
крыльями, выпятил худоребрую грязную грудину, синюю от наколок,
неразборчивых под грязью.
- На, падло, убивай, вэвэшшник, козлина!.. Фашист, сука
гестаповская!..
"Я - фашист?.." Постников не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Он
задыхался, внутри все будто разъединилось, разъялось и замерло, только
сердце ворочалось подыхающей на отмели рыбой, пускало больно лопающиеся
пузыри. "Я, значит, фашист, а ты, мразь..." Ныло, как просверленное,
напухало ковырнутое пулей колено...
Выплеснулось плотное прерывистое пламя, затрясся припадочно автомат -
еле удержал его ефрейтор в ослабевших руках. Вздохнул, наконец, вобрал в
легкие тухлый запах сгоревшего пороха.
Не так, как в кино...
ТОГО отбросило, швырнуло на кочки, на встрепанные снопики жестяной
маслянистой травы. Между сомкнувшихся узких губ прорвалась широкая, во весь
подбородок, темная лента крови. И узкие кровавые ручейки, только
ярко-красные, почти прозрачные, сбежали в канавках меж резко обтянутых
ребер. Быстро ржавела лужа под спиной. И всюду была кровь - размазана по
брюху вытянутой тучи, и дальний лес облит кровью, и вся даль до самого
горизонта...
Тусклая желтизна наволакивалась на полуприкрытые фаянсовые белки.
Постникова качало. Слабый, ватный, оглушенный, с охолонувшим лицом. В
голове надтреснуто перезванивали, нестройно перебивали друг дружку гулкие
колокола.
И словно через запотевшее увеличительное стекло, приближенно, размыто
по краям, он увидел мелко переступающего на сизой коже комара - и откуда
взяться? - щупающего тонким хоботком серую шероховатую кожу. Вот он ткнулся
в кромку алого ручейка и замер, кокетливо отставив заднюю ножку. Длинное
брюшко потемнело, стало раздуваться...
И Постникова замутило от вида насекомого, сосущего ещё теплую, но уже
мертвую кровь. Слово вспомнилось - насыщение. Острый тянущий спазм - словно
запустили по пищеводу трехлапую железную коку и рывками накручивают на неё
рвущиеся кишки, а вот и потащили...
Скрючившись, притискивая живот автоматом, он шатуче побрел назад к
острову, приволакивая совсем уже задубевшую, негнущуюся ногу. Его
выполоскало всего, выворотило, как кулек с объедками. А спазмы выжимали
желудок, словно тюбик, и он выплевывал, мыча, желто-зеленую желудочную
горечь.
А навстречу торопился, припрыгивая, тоже волоча ногу, Тукташев,
сморщивая лицо на каждом шаге.
Они обнялись, как братья. Постников прижался колючей, будто наждачная
бумага, щекой к щеке Тукташева, плохо различая, что то говорит про
"свернутый нога"...

* * *