"Владимир Набоков. Драка" - читать интересную книгу автора

огромное око, раскрывалось сиянье и на нашей стороне. Тогда я
вскакивал на ноги, серый песок мягко обжигал мне ступни, я
бежал к воде, шумно в нее врезался. Хорошо потом высыхать на
угреве, чувствовать, как солнце вкрадчивыми устами жадно пьет
прохладный бисер, оставшийся на теле.
Немец мой захлопывает зонтик и, осторожно вздрагивая
кривыми икрами, в свой черед спускается к воде, где, по обычаю
пожилых купальщиков омывши сначала голову, широким движением
пускается вплавь. Продавец кислых леденцов проходит берегом,
выкрикивая свой товар. Двое других в купальных костюмах быстро
проносят ведро с огурцами - и соседи мои по солнцу,
грубоватые, на диво сложенные молодцы, подхватывают короткие
возгласы торговцев, искусно подражая им. Голый младенец, весь
черный от сырого песка, прилипшего к нему, ковыляет мимо меня,
и смешно прыгает маленький клювик между неловких толстеньких
ног. Рядом сидит его мать, полураздетая, миловидная,
расчесывает, закусив шпильки, свои черные длинные волосы. А
подальше, у самой опушки, коричневые юноши сильно играют в мяч,
швыряя его одной рукой, и оживает в этом движении бессмертный
размах дискобола, и вот аттическим шорохом закипают на легком
ветру сосны, и сдается мне, что весь мир, как вон тот, большой
и плотный, мяч, перелетел дивной дугой о6ратно в охапку нагого
языческого бога. И в это мгновенье с каким-то эоловым возгласом
всплывает над соснами аэроплан, и смуглый атлет, прервав игру,
смотрит на небо, где к солнцу несутся два синих крыла, гуденье,
восторг Дедала. Мне хочется все это рассказать моему соседу,
когда, тяжело дыша, скаля неровные зубы, он выходит из воды и
ложится опять на песок. Но немецких слов у меня слишком мало, и
только поэтому он не понимает меня - зато улыбается мне всем
существом, блеском лысины, черным пучком усов, веселым мясистым
брюхом с тропкой шерсти, сбегающей посередке.

2

Мне профессия его открылась совсем случайно. Как-то в
сумерки, когда глуше ревут автомобили и по-южному горят в синем
воздухе горки апельсинов на лотках, я забрел в далекий квартал
и завернул в пивную утолить вечернюю жажду, столь знакомую
городским бродягам. Мой веселый немец стоял за блестевшей
стойкой, пускал из крана толстую струю, дощечкой срезал пену,
пышно переливавшуюся через край. На стойку облокотился огромный
тяжкий извозчик с седыми усищами и смотрел на кран, слушал
пиво, шипевшее, как лошадиная моча. Подняв на меня глаза,
хозяин дружелюбно осклабился, налил пива и мне, звонко кинул
монету в ящик. Рядом мыла и вытирала стаканы, проворно скрипя
тряпкой, девушка в клетчатом платье, светловолосая, с острыми
розовыми локтями. В тот же вечер я узнал, что это его дочь, что
зовут ее Эмма, а его самого - Краузе. Я сел в уголок и стал не
спеша потягивать легкое, белогривое пиво, чуть отдававшее
металлом. Кабачок был обычного типа - две-три питейных