"Владимир Набоков. Тяжелый дым" - читать интересную книгу автора

- Что тебе? - спросил он, вскинув глаза на сына (может
быть, с тайной надеждой, что я сяду, сниму попону с чайника,
налью себе, ему).- Папирос? - продолжал он тем же
вопросительным тоном, уловив направление взгляда сына, который
было зашел за его спину, чтобы достать коробку, стоявшую около
его прибора, но отец уже передавал ее слева направо, так что
случилась заминка.
- Он ушел? - задал он третий вопрос. - Нет,- сказал
сын, забрав горсть шелковистых папирос.
Выходя из столовой, он еще заметил, как отец всем корпусом
повернулся на стуле к стенным часам с таким видом, будто они
сказали что-то, а потом начал поворачиваться обратно, но тут
дверь закрылась, я не досмотрел. Я не досмотрел, мне не до
этого, но и это, и давешние морские дали, и маленькое горящее
лицо сестры, и невнятный гул круглой, прозрачной ночи, все,
по-видимому, помогало образоваться тому, что сейчас наконец
определилось. Страшно ясно, словно душа озарилась бесшумным
взрывом, мелькнуло будущее воспоминание, мелькнула мысль, что
точно так же, как теперь иногда вспоминается манера покойной
матери при слишком громких за столом ссорах делать плачущее
лицо и хвататься за висок, вспоминать придется когда-нибудь, с
беспощадной, непоправимой остротой, обиженные плечи отца,
сидящего за рваной картой, мрачного, в теплой домашней куртке,
обсыпанной пеплом и перхотью; и все это животворно смешалось с
сегодняшним впечатлением от синего дыма, льнувшего к желтым
листьям на мокрой крыше.
Промеж дверей, невидимые, жадные пальцы отняли у него то,
что он держал, и вот снова он лежал на кушетке, но уже не было
прежнего томления. Громадная, живая, вытягивалась и загибалась
стихотворная строка; на повороте сладко и жарко зажигалась
рифма, и тогда появлялась, как на стене, когда поднимаешься по
лестнице со свечой, подвижная тень дальнейших строк.
Пьяные от итальянской музыки аллитераций, от желания жить,
от нового соблазна старых слов - "хлад", "брег", "ветр",-
ничтожные, бренные стихи, которые к сроку появления следующих
неизбежно зачахнут, как зачахли одни за другими все прежние,
записанные в черную тетрадь; но все равно: сейчас я верю
восхитительным обещаниям еще не застывшего, еще вращающегося
стиха, лицо мокро от слез, душа разрывается от счастья, и я
знаю, что это счастье - лучшее, что есть на земле.

Берлин, 1934 или 1935 г.

Last-modified: Tue, 23-Dec-97 19:47:58 GMT