"Владимир Набоков. Рассказы "русского" периода, не вошедшие в сборники" - читать интересную книгу автора

- Вот, смотрите...
Ухтомская надела очки, прочла:
"Елена Николаевна Лужина просит откликнуться своего мужа, Алексея
Львовича".
- Лужин? - сказала Ухтомская, отцепляя очки. - Уж не Льва ли Сергеевича
сын? Двое у него было. Не помню, как звали...
Елена Николаевна светло улыбнулась:
- Как хорошо... Вот это, право, неожиданно. Неужели вы знали его отца?
- Да как же, как же, - самодовольно и ласково заговорила Ухтомская. -
Лев Сергеич... Бывший улан... Усадьбы наши были рядом. В гости приезжал.
- Он умер, - вставила Елена Николаевна.
- Слыхала, слыхала. Царство ему небесное... С борзой всегда приходил. А
мальчиков плохо помню. Я сама восемь лет как за границей. Младший как будто
беленький был... заикался...
Елена Николаевна улыбнулась опять.
- Да нет, это старший...
- Ну, так я спутала, милая, - мягко сказала Ухтомская. - Память плоха.
И Левушку Лужина не вспомнила бы, если б сами не назвали. А теперь все
помню. Вечерком чай пил у нас. Вот, я вам скажу...
Ухтомская слегка придвинулась и продолжала - ясно, слегка певуче, без
грусти, будто знала, что говорить о хорошем можно только хорошо, по-доброму,
не досадуя на то, что оно исчезло:
- Вот... Тарелки были у нас. Золотая, знаете, каемка, а посередке - по
самой середке - комар, ну, совсем настоящий... Кто не знает, непременно
захочет смахнуть...
Дверь в отделенье отворилась. Рыжий лакей предлагал талоны на обед.
Елена Николаевна взяла. Взял и оливковый господин, сидевший в углу и с
некоторых пор все пытавшийся поймать ее взгляд.
- А у меня - свое, - сказала Ухтомская, - ветчина, сдобная булка...
Рыжий лакей обежал все отделенья. Просеменил назад в вагон-ресторан.
Мимоходом подтолкнул локтем стриженого, белозубого, стоявшего с салфеткой
под мышкой на площадке. Тот блестящими тревожными глазами посмотрел вслед
Максу. Он чувствовал во всем теле прохладную, щекочущую пустоту, как будто
вот-вот сейчас все тело чихнет, вычихнет душу. В сотый раз воображал он, как
устроит свою смерть. Рассчитывал каждую мелочь, словно решал шахматную
задачу. Думал так: выйти ночью на станции, обогнуть неподвижный вагон,
приложить голову к щиту буфера, когда другой вагон станут придвигать, чтобы
прицепить к стоящему. Два щита стукнутся. Между ними будет его наклоненная
голова. Голова лопнет, как мыльный пузырь. Обратится в радужный воздух.
Нужно будет покрепче стать на шпалу, покрепче прижать висок к холодному
щиту...
- Не слышишь, что ли? Пора идти звать.
Он испуганно улыбнулся коренастому Гуго и пошел через вагоны,
пошатываясь, откидывая дверцы на ходу, громко и торопливо выкрикивая: "К
обеду! К обеду!".
В одном отделенье он мельком заметил желтоватое, полное лицо старухи,
развертывающей бутерброд. Это лицо показалось ему необыкновенно знакомым.
Спеша обратно через вагоны, он все думал, кто бы это могла быть. Точно уже
видел ее во сне. Чувство, что вот-вот чихнет тело, теперь стало
определеннее: вот-вот, сейчас вспомню. Но чем больше он напрягал мысли, тем