"Владимир Набоков. Совершенство" - читать интересную книгу автора

сейчас был бы счастлив, только бы вспомнилось то удивительное, такое
удивительное, - но что?"
Он опустился на песок. Давид деловито принялся подправлять лопатой
слегка осыпавшийся вал. "Сегодня жарко или прохладно? - спросил Иванов. -
Что-то не разберу". Погодя Давид бросил лопату и сказал: "Я пойду купаться
немного". "Посиди минуту спокойно, - проговорил Иванов. - Мне надо собраться
с мыслями. Море от тебя не уйдет". "Пожалуйста", - протянул Давид.
Иванов приподнялся на локте и посмотрел на волны. Они были крупные,
горбатые, никто в этом месте не купался, только гораздо левее попрыгивало и
скопом прокатывалось вбок с дюжину оранжевых голов. "Волны", - со вздохом
сказал Иванов и потом добавил: "Ты походи в воде, но не дальше, чем на
сажень. В сажени около двух метров".
Он склонил голову, подперев щеку, пригорюнившись, высчитывая какие-то
меры жизни, жалости, счастья. Башмаки были уже полны песку, он их медленно
снял, после чего снова задумался, и снова поплыли неуловимые прозрачные
узелки, - и так хотелось вспомнить, так хотелось... Внезапный крик. Иванов
выпрямился.
В желто-синих волнах, далеко от берега мелькнуло лицо Давида с темным
кружком разинутого рта. Раздался захлебывающийся рев, и все исчезло.
Появилась на миг рука и исчезла тоже. Иванов скинул пиджак. "Я иду, -
крикнул он, - я иду, держись!" Он зашлепал по воде, упал, ледяные штаны
прилипли к голеням, ему показалось, что голова Давида мелькнула опять, в это
мгновение хлынула волна, сбила шляпу, он ослеп, хотел снять очки, но от
волнения, от холода, от томительной слабости во всем теле, не мог с ними
справиться, почувствовал, что волна, отступив, оттянула его на большое
расстояние от берега; и поплыл, стараясь высмотреть Давида. Тело было в
тесном, мучительно-холодном мешке, нечем было дышать, сердце напрягалось
невероятно. Внезапно, сквозь него что-то прошло, как молниевидный перебор
пальцев по клавишам, - и это было как раз то, что все утро он силился
вспомнить. Он вышел на песок. Песок, море и воздух окрашены были в странный
цвет, вялый, матовый, и все было очень тихо. Ему смутно подумалось, что
наступили сумерки, - и что теперь Давид давно погиб, и он ощутил знакомый по
прошлой жизни острый жар рыданий. Дрожа и склоняясь к пепельному песку, он
кутался в черный плащ со змеевидной застежкой, который видел некогда на
приятеле-студенте, в осенний день, давным-давно, - и так жаль было матери
Давида, - и что ей сказать: я не виноват, я сделал все, чтобы его спасти, -
но я дурно плаваю, у меня слабое сердце, и он утонул... Что-то однако было
не так в этих мыслях, - и осмотревшись, увидя только пустынную муть, увидя,
что он один, что нет рядом Давида, он вдруг понял, что, раз Давида с ним
нет, значит, Давид не умер.
Только тогда были сняты тусклые очки. Ровный, матовый туман сразу
прорвался, дивно расцвел, грянули разнообразные звуки - шум волн, хлопание
ветра, человеческие крики, - и Давид стоял по щиколке в яркой воде, не знал,
что делать, трясся от страха и не смел объяснить, что он барахтался в шутку,
а поодаль люди ныряли, ощупывали до дна воду, смотрели друг на друга
выпученными глазами и ныряли опять, и возвращались ни с чем, и другие
кричали им с берега, советовали искать левее, и бежал человек с
краснокрестной повязкой на рукаве, и трое в фуфайках сталкивали в воду
скрежещущую лодку, и растерянного Давида уводила полная женщина в пенсне,
жена ветеринара, котрый должен был приехать в пятницу, но задержался, и