"Владимир Набоков. Ultima Thule" - читать интересную книгу автора

если бы действительно кто-то с панели меня не узнал.
Но (путаясь в рваных шелках слога) возвращаюсь к Фальтеру. Как ты
теперь вспомнила, мы однажды отправились туда, ползя в этот жарчайший день
как два муравья по ленте цветочной корзины, потому что мне было любопытно
взглянуть на бывшего моего репетитора, уроки которого сводились к остроумной
полемике с Краевичем, а сам был упругий и опрятный, с большим белым носом и
лаковым пробором; по этой прямой дорожке он потом и пошел к коммерческому
счастью, а отец его, Илья Фальтер, был всего лишь старшим поваром у Менара,
повар ваш Илья на боку. Ангел мой, ангел мой, может быть, и все наше земное
ныне кажется тебе каламбуром, вроде "ветчины и вечности" (помнишь?), а
настоящий смысл сущего, этой пронзительной фразы, очищенной от странных,
сонных, маскарадных толкований, теперь звучит так чисто и сладко, что тебе,
ангел, смешно, как это мы могли сон принимать всерьез (мы-то, впрочем, с
тобой догадывались, почему все рассыпается от прикосновения исподтишка:
слова, житейские правила, системы, личности, - так что, знаешь, я думаю, что
смех это какая-то потерянная в мире случайная обезьянка истины).
И вот я увидел его опять после двадцатилетнего что ли перерыва, и
оказалось, что я правильно делал, когда приближаясь к гостинице, трактовал
все ее классические прикрасы, - кедр, эвкалипт, банан, терракотовый теннис,
автомобильный загон за газоном, - как церемониал счастливой судьбы, как
символ тех поправок, которых требует теперь прошлый образ Фальтера. За годы
разлуки со мной, вполне нечувствительной для обоих, он из бедного жилистого
студента с живыми как ночь глазами и красивым крепким налево накрененным
почерком, превратился в осанистого, довольно полного господина, сохранив при
этом и живость взгляда, и красоту крупных рук, но только я бы никогда не
узнал его со спины, т. к. вместо толстых гладких, в скобку остриженных
волос, виднелась посреди черного пуха коричневая от загара плешь почти
иезуитской формы. В шелковой, цвета пареной репы рубашке, с клетчатым
галстуком, в широких гриперловых панталонах и пегих туфлях, он показался мне
ряженым, но большой нос был все тот же, и им-то он безошибочно почуял тонкий
запах прошлого, когда подойдя, я хлопнул его по мускулистому плечу и задал
ему мою загадку. Ты стояла чуть поодаль, сдвинув голые лодыжки на кубовых
каблуках и сдержанно, с лукавым интересом, оглядывая обстановку громадного
пустого в этот час холя, гиппопотамовую кожу кресел, строгого стиля бар,
английские журналы на стеклянном столе, нарочито простые фрески,
изображающие жидкогрудых бронзовых дев на золотом фоне, одна из которых, с
параллельными прядями стилизованных волос, спадающих вдоль щеки, почему-то
стояла на одном колене. Могли ли мы думать, что хозяин всей этой красоты
когда-нибудь перестанет ее видеть? Ангел мой... Пока что, приняв мои руки в
свои, сжимая их, морща переносицу и вглядываясь в меня темными прищуренными
глазами, он выдерживал ту паузу, прерывающую жизнь, которую выдерживает
собирающийся чихнуть, не совсем еще зная, удастся ли это, - но вот удалось,
вспыхнуло прошлое, и он громко назвал меня по имени. Он поцеловал твою
ручку, не наклоняя головы, и благожелательно засуетясь, явно наслаждаясь
тем, что я, бывший человек, теперь застал его в полном блеске той жизни,
которую он сам создал силой своей ваятельской воли, усадил нас на террасе,
заказал коктейли и завтрак, познакомил нас со своим зятем, интеллигентным
человеком в темном партикулярном платье, странно отличавшемся от
экзотического франтовства самого Фальтера. Мы попили, поели, поговорили о
прошлом, как о тяжело больном, мне удалось сбалансировать нож на спинке