"Владимир Набоков. Комментарий к роману "Евгений Онегин"" - читать интересную книгу автора

смуглый незнакомец сливаются в единое целое - и неожиданно сам рассказчик
оказывается во власти пленительной иллюзии: "Что если это впрямь Пушкин в
шестьдесят лет, Пушкин, пощаженный пулей рокового хлыща, Пушкин, вступивший
в роскошную осень своего гения".
В связи с дуэльной темой можно отметить один сквозной мотив в
творчестве Набокова, в том числе и комментаторском, обозначенный для него
тем, что "ритм пушкинского века мешался с ритмом жизни отца", мотив,
разрешенный как в плане автобиографическом, в связи с отцом, Владимиром
Дмитриевичем Набоковым, так и в чисто художественном, хотя границы взаимных
отражений точно обозначить нельзя - они размыты до той степени, что читатель
с трудом отделяет реального отца писателя от вымышленного отца героя романа
"Дар". В "Других берегах" Набоков описывает свое состояние, когда, узнав о
предстоящей дуэли отца, он в оцепенении едет домой, переживая "все
знаменитые дуэли, столь хорошо знакомые русскому мальчику", он вспоминает
дуэли Грибоедова, Лермонтова, но прежде всего Пушкина и даже Онегина с
Ленским, "Пистолет Пушкина падал дулом в снег. <...> Я даже воображал, да
простит мне Бог, ту бездарную картину бездарного Репина, на которой
сорокалетний Онегин целится в кучерявого Собинова". Этот художнический
пассаж несколько раз варьируется Набоковым, в том числе в комментариях к
"Евгению Онегину". Выпады против Репина выражают отношение Набокова к
проблеме увековечения памяти поэта, к трактовке его наследия, в которой
должна быть правда искусства, а не правдоподобие. Трагическая смерть отца,
погибшего от пистолетного выстрела не на дуэли, ассоциируется для сына со
смертью Пушкина. Да и вся жизнь отца воспринимается Набоковым как
уподобление жизни Пушкина, выше всех "громких прав" поставившего понятие
чести и свободы личности. И в романе "Дар" у его героя, поэта Федора
Константиновича Годунова-Чердынцева (сама фамилия которого, кажется,
выскочила из пушкинских текстов), Пушкин, его жизнь и смерть, ассоциируется
с отцом: "Пушкин входил в его кровь. С голосом Пушкина сливался голос отца.
<...> Мой отец мало интересовался стихами, делая исключение только для
Пушкина: он знал его, как иные знают церковную службу, и, гуляя, любил
декламировать". Годунов-Чердынцев хорошо помнил, как и его создатель, что
"няню к ним взяли оттуда же, откуда была Арина Родионовна, - из-за Гатчины,
с Суйды: это было в часе езды от их мест - и она тоже говорила "эдак
певком"".
Свою собственную жизнь писатель и комментатор Набоков также соизмеряет
с биографией Пушкина. Он подчеркивает, что родился спустя ровно сто лет
после Пушкина, в 1899 г., что няня его из тех же краев, что и няня Пушкина.
Комментируя строфы первой главы относительно воспитания Онегина, Набоков
сообщает, что в детстве он, как Онегин, жил в Петербурге, что у него, как у
Онегина, был гувернер, который его также водил в Летний сад на прогулку. Эти
параллели дороги писателю, хотя могут показаться неуместными в жанре
комментария.
Именно эти частные подробности отметил Чуковский в статье "Онегин на
чужбине", говоря о том, "что в своих комментариях к Пушкину Набоков видит
комментарии к себе самому, что для него это род автобиографии, литературного
автопортрета...". Чуковский цитирует еще один автобиографический или
генеалогический пассаж Набокова по поводу известного упоминания в романе
адмирала А. С. Шишкова: "Адмирал Александр Семенович Шишков... президент
Академии наук и двоюродный брат моей прабабушки" - и замечает в связи с