"Юрий Нагибин. У Крестовского перевоза" - читать интересную книгу автора

гусь Михаил, напуганный темпераментом юной дочери, поторопился принять
предложение небогатого и нечиновного Дельвига. Софья Михайловна была
заинтересована и взволнована переменой судьбы, и Дельвиг наивно принимал это
за ответное чувство.

Молодые поселились на Большой Миллионной в доме Эбелинга и в холодном,
чопорном Петербурге появился теплый угол, привлекавший Пушкина, Одоевского,
Плетнева, Яковлева, позже Глинку и гостей столицы: Баратынского,
Веневитинова, Вяземского. Молодое очарование и тонкая музыкальность хозяйки,
ум, талант и доброта хозяина превратили скромный дом Дельвигов в настоящий
литературный салон без пошлости, жеманства и претенциозности других
столичных салонов. Да, то был истинный приют муз, ставший настолько
необходимым многим достойным и одаренным людям, что Дельвигам пришлось
упорядочить свои сборища, придав им форму постоянных литературно-музыкальных
сред и воскресений. Дельвиг был счастлив - начали сбываться взлелеянные с
юности мечты об идиллическом, безмятежном, овеянном тонкой духовностью бытии
об руку с любимой.

Когда пошли трещинами и пятнами белые своды семейной обители? Он и сам
затруднился бы сказать. Похоже, с появлением Анны Петровны, вскоре
поселившейся для удобства общения в одном с ними доме. Возможно, дело
сделалось и до нее, и, познакомившись с Софьей Михайловной, опытная,
сметливая дама Керна сразу поняла, что обрела верную подругу и сообщницу в
своей вызывающе смелой женской жизни.

Все же - так уж он был устроен - Дельвигу и сейчас хотелось лишь
одного: опять начана красивую, стройную и выносливую шею Анны Петровны. Одно
ласковое слово, одна уступка - никакого раскаяния, оно может лишь все
усложнить, - и он забудет о своей ревности, муках, поздних ожиданиях, едких
слезах, туманивших очки. Он был способен на большее, нежели прощение, мог
выбросить из памяти сердца и памяти рассудка - по очаровательной и наивной
классификации Батюшкова - все, что отравляло ему жизнь последних лет.
Похоже, Софью Михайловну ничуть не занимали его душевные построения. У
другого человека подобная непробиваемость могла идти просто от глупости,
неразвитости. Но Софью Михайловну в глупости не обвинишь, ее поверхностный
женский ум отличался и тонкостью и остротой. Она любила общество, стихи,
музыку и сама превосходно играла на фортепиано, была чувствительна,
сострадала чужому горю, умилялась над животными. Но когда феи осыпали
новорожденную Софи своими дарами, осыпали щедро, не скупясь ни на красоту,
ни на таланты, ни на удачу, к младенческой колыбели не пришла лишь одна фея,
та, которая увенчивает добродетелью, скучная, красноносая, добрая фея
морали. Но если отбросить шутки сквозь слезы, то несомненно: в пору, когда
закладывается и строится человеческая личность, Софье Михайловне просто
забыли объяснить некие общеизвестные и общепринятые правила. В бредовом доме
Салтыкова такое вполне возможно. И бедняжка не знает, что в мире существуют
определенные нравственные нормы. Манон Леско славного аббата Прево вот ее
тип! Женственность, очарование, нежность, безмерная прелесть - и никаких
моральных запретов. Если она стала сейчас холодна, уклончива и неприятна, то
лишь потому, что ее раз за разом загоняли в угол. А так ничего зловещего,
никакой дьяволиады - убийство с улыбкой на устах, безвинное убийство. Она