"Юрий Нагибин. У Крестовского перевоза" - читать интересную книгу автора

знать не знает, что от этого умирают, и никогда не поверит, что ее
удовольствия могут быть смертельными для другого человека. Пока она не
научилась отмалчиваться, ускользать, ее большие, ласково-невинные глаза
смотрели на разгневанного мужа с кротким, обезоруживающим удивлением. Ну,
что тут такого, господи?! - читалось в них. К ней не подступишься ни с какой
стороны. И все-таки он сделал еще попытку.
- Малышка все время кричит, когда тебя нет.
- Чепуха! - сказала она резко. - Разве она понимает, здесь я или ушла?
- Может, у Даши не хватает молока? Она же кормит своего.
- Если у кормилицы нет своего, откуда взяться молоку? - усмехнулась
Софья Михайловна, выщипывая крошечными щипчиками волоски на переносье. - Ты
думал, я сама буду кормить?
- А почему бы и нет? Я считаю, каждая мать должна сама кормить свое
дитя.
- Прекрасное правило домостроя!! Вот бы и женился на Даше.

Она говорила просто так, отталкивая звуковые волны, насылаемые на яее
мужем. Его соображения и чувства ничуть ее не занимали. Важно было лишь то,
что ждало ее впереди. И тяга была столь велика, сокрушительна, необорима,
что он мог бы на коленях молить ее остаться, рыдать, заламывать руки,
грозить оружием, стрелять, наконец, - все тщетно. Пока в ней жива кровь, она
все равно будет стремиться туда, раненая поползет, как собака с перебитым
хребтом. То было явление природы, а не слабой человечьей сути.
- Можете вы раз в жизни исполнить мою прихоть? - сказал он измученным
голосом.
- Какую еще, Дельвиг?
- Еще! Можно подумать, что я постоянно обременяю вас своими просьбами.
Останьтесь дома.
- Глупенький Дельвиг!.. - Последний быстрый взгляд в зеркало, и вот она
уже метнулась к двери, обдав его теплой волной.
- Когда ты будешь? - спросил он вдогон.
- Буду, милый, буду... Куда я денусь?.. Всегда буду с тобой... до
гробовой доски... - Голос ее затух, затем всплеснулся, когда она увидела
Керн, и дамы приветствовали друг дружку восторженными междометиями.
Но вот замер их птичий щебетб натужно скрипнула пролетка, и цокнули
копыта лошадей. ВсJ!

А ведь это счастье - так стремиться куда-то! И пусть в апофеозе
безудержного порыва - пошлый франт, или раздушенный камер-.нкер, или гусар,
пропахший табаком и жженкой, - правы французы: важно хмельное вино, а не
бутылка. И в клочья все приличья, обязательства, в клочья сердце человека,
которому ты клялась в любви, с которым стояла перед аналоем...

Дельвиг прошел в маленький кабинет, притемненный парусиновыми
маркизами. Тяжелое, жаркое, не свойственное Петербургу солнце ломило сковзь
плотную ткань, над письменным столом то набухало, то сокращалось пыльное
светлое облачко. Он достал из ящика стола недавно написанное стихотворение.
"За то, за что ты отравила неисцелимо жизнь мою". Ему казалось, что грубая
обнаженность только что разыгравшейся сцены заставит его переписать
последнюю строфу, обесценивающую жгучую горечь целого, но тешившую душу